Клайв Баркер - Проклятая игра

Кончив рыдать, он почувствовал себя лучше, хотя все еще дрожал. Он утер лицо и постоял в тихой заводи переулка до тех пор, пока снова не обрел свое спокойствие.

Было четыре-сорок. Он уже побывал в Холборне и забрал клубнику; это было его первое дело, которое он сделал по приезде в город. Теперь, когда это сделано и он повидал Шармейн, остаток вечера и ночь простирались перед ним, суля немало удовольствий. Но он почти потерял весь свой энтузиазм для ночных приключений. Скоро откроются пабы, где он сможет влить в себя пару виски. Это поможет ему избавиться от судорог в животе. Может, это снова подогреет его аппетит, но он сомневался в этом.

Чтобы убить время до открытия, он побрел к территории торгового центра. Он был открыт за два года до того, как его посадили — бездушный кроличий садок с белой крышей, пластиковыми пальмами и яркими магазинчиками. Теперь, почти десять лет спустя, он выглядел так, словно вот-вот разрушится. Он был весь покрыт граффити, его коридоры и лестницы были замусорены, многие магазины закрылись, другие же настолько лишились своего очарования или клиентуры, что для их владельцев оставалась только одна возможность — поджечь их как-нибудь ночью, получить страховку и смотаться подальше. Он отыскал небольшой киоск, который содержал одинокий пакистанец, купил пачку сигарет и направил свои шаги в «Затмение».

Бар только что открылся и был почти полностью пуст. Пара бритоголовых играли в дартс; в углу бара что-то отмечали, оттуда доносился несвязный хор «С днем рожденья, дорогая Морин». Телевизор был включен на ранние вечерние новости, но он не мог ничего расслышать из-за шума празднующих, да и все равно ему это было неинтересно. Забрав от стойки виски он сел за стол и закурил. Он чувствовал опустошение. Призраки прошлого, вместо того чтобы вселить в него искру, сделали его члены еще более тяжелыми.

Его мысли блуждали. Разрозненные идеи соединяли разнообразные образы в странные сочетания. Кэрис, он, Бадди Холли. Эта песня, «Пути истинной любви», играющая в голубятне, и он танцует с девушкой в холоде.

Когда он стряхнул этот образ со своих глаз, в баре были новые посетители; группа молодых людей, производивших много шума, в основном, неприятно хохочущих, заглушала одновременно и телевизор и празднование дня рождения. Один из них был явно гвоздем программы — долговязый, весь на шарнирах субъект с улыбкой достаточно широкой, чтобы играть Шопена. Марти потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что он знает этого клоуна: это был Флинн. Из всех людей, которых Марти ожидал встретить здесь в числе завсегдатаев, Флинн был самым последним. Марти привстал, когда блуждающий по комнате взгляд Флинна — почти магическое совпадение — упал на него. Марти замер, как актер, который забыл свой следующий шаг, неспособный ни нападать ни ретироваться. Он не был уверен, готов ли он к восприятию дозы Флинна. Затем лицо комедианта залило выражение узнавания, и отступать было уже поздно.

— Иисус, мать твою, Христос, — сказал Флинн. Ухмылка растаяла, чтобы моментально уступить место выражению полного замешательства, затем вернулась — еще более сияющая. — Вы только посмотрите-ка сюда — кто это! — и теперь он уже шел к Марти, раскинув руки в приветственном объятии, самый громкий рубаха-парень, когда-либо живший на земле.

— Черти гребаные! Марти! Марти!

Они наполовину обнялись, наполовину пожали руки. Это было затруднительное воссоединение, но Флинн сыпал шутками с мастерством продавца.

— Ты знаком? Со всем народом. Со всем народом!

— Привет, Флинн.

Марти чувствовал себя как бедный родственник перед этой неутомимой машиной радости с ее колкостями и красками. Улыбка Флинна теперь устойчиво сидела на месте и он вел Марти по бару, представляя ему круг своей аудитории (Марти уловил только половину имен и никого не запомнил в лицо), затем все получили по двойному бренди, в честь возвращения домой Марти.

— Не знал, что ты выйдешь так скоро, — сказал Флинн, тестируя свою жертву. — Тебе точно скостили за хорошее поведение.

Остальные участники гулянки не делали попыток вмешаться в дела мастера, вернувшись к беседам между собой, оставив Марти на милость Флинна. Он совсем не изменился. Хотя стиль одежды, безусловно, был совсем другой — он был одет, как всегда, по последнему требованию моды. Его волосы потеряли былую густоту, но в остальном он был по-прежнему все тот же пышущий остроумием мошенник, выкладывающий на обозрение Марти яркую коллекцию всевозможных небылиц: его успехи в музыкальном бизнесе, его контакты в Лос-Анджелесе, его планы открыть звукозаписывающую студию. «Частенько думал о тебе, — сказал он. — Волновался, как ты там. Подумывал зайти, но вряд ли ты был бы мне благодарен». Он был прав. «К тому же я — то здесь, то там, ну ты знаешь. Так расскажи-ка мне, сукин ты сын, чем ты тут занимался?»

— Я приходил повидать Шармейн.

— О, — казалось, Флинн почти забыл, кто это. — Как она?

— Так себе. Зато у тебя , судя по всему, все прекрасно.

— Ну у меня тоже были напряги, а у кого их нет? Теперь-то я в порядке, хотя, ну ты понимаешь.

Он понизил голос до едва слышимого.

— Сейчас большие деньги там, где наркотики. Не травка, а вещи покруче. В основном я ворочаю кокаином, ну иногда героином. Мне не очень-то нравится возиться со всем этим… но у меня очень большие запросы.

Он изобразил на своем лице «что поделаешь — таков мир», повернулся к бару, чтобы заказать еще выпивки, и продолжал непрерывную цепочку из разноцветных замечаний, надуваясь от важности. После первоначального небольшого сопротивления Марти обнаружил, что начинает поддаваться ему. Его поток выдумок был столь же непредсказуем, что и раньше. Очень редко он останавливался, чтобы задать вопрос своей аудитории, что радовало Марти. У него было слишком мало чего рассказать. Так было всегда. Флинн — шумный грубоватый парень, легкомысленный и обаятельный, Марти — тихий, всегда полный сомнений. Как второе "я". Только от ощущения того, что он снова рядом с Флинном, Марти почувствовал облегчение.

Вечер проходил очень быстро. Люди подходили к Флинну, выпивали с ним и уходили прочь, слегка развлеченные придворным шутом. Марти успел познакомиться с некоторыми субъектами из потока пьяниц, несколько раз назревали неприятные столкновения, но все проходило намного проще, чем он ожидал, сглаженное дурачествами и остротами Флинна. В десять пятнадцать он дезертировал на четверть часа: «Только схожу, проверну одно маленькое дельце» — и вернулся с пачкой денег во внутреннем кармане, которые принялся немедленно тратить.

— Что тебе сейчас нужно, — сказал он Марти, когда они оба были уже достаточно навеселе, — тебе сейчас нужна хорошая женщина. Нет, — захихикал он, — нет, нет, нет. Тебе сейчас нужна плохая женщина.