Алексей Тарасенко - Бедный Енох

— Постойте — меня вдруг осенила мысль, так что я даже очнулся от своего кайфового полудремотного состояния — а вы случаем не гомосек?

— Я? Нееееет! Что вы! Хотя и не осуждаю…

— Хорошо, продолжайте.

— Ну так вот. На чем я закончил?

— На том, что надо помягше.

— Ах, ну да. Так вот — я думаю, что вполне возможно вы и не помните, кто вы, тем не менее, как я вам уже говорил, и это, увы, реальность такая, а не выдумки мои по прихоти какой — когда вы связались как-то раз со мной, а это было, не отрицайте, и, думаю, вы помните тот случай, вам помощь еще тогда была нужна… Ну так вот — вы тогда засветились — понимаете?

— Как это — засветился?

— Кое-кто, раз уж вы открылись мне…

— Я вам открывался?

— Да! Да! Не выдумывайте, что этого не было — не отвертитесь! Так вот! Кое-кто вас тоже разглядел.

— И кто же этот «кто»?

— Ребята, которых вы некогда сильно кинули, тем самым очень разозлив против себя.

— Дааа? И много их таких — разозленных?

— Целых двести! Увы, вам предостаточно, если одному против них всех быть!

— Хм. Помню, что обижал когда-то некоторых, знаете ли, но такого количества, за всю мою жизнь, даже если по мелочи собрать всех — наверное не наберется.

— А вот ведь — набралось!

Мы стоим у светофора на Таганке.

— И, как я вам уже сообщал — продолжает Супчик — они очень расстроены. Правда, я все еще не понимаю, чего они медлят и не займутся вами всерьез. Давно бы уже могли!

— И чего же вы хотите от меня?

— Помочь вам… — «товарищ» помедлил — и себе… И сделать так, чтобы все оставалось как есть и дальше.

— Ага! Так вот оно что! — я заерничал — ну тогда все понятно!

— Да-да-да.

Когда же мы уже подъехали к моему дому, я выпросил координаты Супчика — так, на всякий случай, вдруг чего? Человек он вроде как творческий, может, его контакты когда-нибудь и будут полезны.

— Тогда ладно — приоткрыв дверь сказал я, когда машина уже остановилась — дайте мне ваши координаты, плиз, я вам дам свои, и если чего — я с вами свяжусь. Как вас, кстати, зовут-то?

— Ну… если вы — Алексей, тогда я для вас, надеюсь лишь только пока , буду Петром Фетисовым. Просто и ясно. Литератор, художник, галерист, и, признаюсь, поэт! — Сдавили стены — тихо плачу/ Сам для себя нуля не значу/ Любой, кто хочет мне помочь/ Да будет проклят! Сгинет в ночь! — знаете ли!

Я смеюсь:

— Давно в Москве? — это я спрашиваю Фетисова уже напоследок, наполовину выгрузившись из машины.

— А важно ли это? Главное, как думаю, что надолго.

Уже на католическое рождество меня вызывают в специальный отдел, где в присутствии Сартакова выдают дипломатический паспорт и забирают мои «корочки». Электронный ключ — кладется все туда же, ложится в пластиковый пакет и запечатывается.

— Будут, пока вы не вернетесь, находиться у нас в сейфе — говорит мне человек из спецотдела, после чего мы взаимно расписываемся в квитанциях о сдаче и приеме документов.

— Пойдем со мной! — говорит мне Сартаков, когда с паспортом и остальным все завершается — теперь я поведу тебя в одно место — покажу груз, который ты будешь сопровождать.

— Ничего особенного, не пугайся — продолжает он в лифте, пока мы опускаемся на нем куда-то ну очень далеко под землю, на уровень, значительно ниже, чем «-2» — это несколько ящиков, обернутых материей и перевязанных веревкой. Они полетят с тобой в том же самом самолете, как дипломатический груз, и досматриваться не будут. В аэропорту Тыбы-э-Лысы тебя будет встречать человек из посольства и посольский грузовичок!

Лифт останавливается, после чего спустя несколько секунд открываются двери — и мы выходим в огромное, чистое, очень светлое, аккуратное помещение — подземное хранилище.

Но как же это место контрастирует со складом, которым заведует Енохов и с архивом в котором я сижу!

— Сразу после посадки — наблюдай за ящиками, Андрей — ты понимаешь? — инструктирует меня Сартаков — не отходи от них ни на шаг!

— Их выгрузят — ты осмотри — оно или не оно — понял? Перед отлетом еще раз осмотришь груз, и обязательно запомни там что-то тебе одному только примечательное — нитку какую-нибудь, например, на ткани. Это для того, чтобы если кто где груз подменит на такой же — ты бы вовремя поднял тревогу — заметил подмену.

— Ясно…

— Именно по грузу могу только сказать, что все очень серьезно — нужно сработать четко. В посольстве же, когда встретишься с послом и груз передашь на тамошний склад — вот тогда можешь вздохнуть свободно и отдыхать.

— Хорошо — отвечаю я — ну, если груз такой важный — может мне его сопровождать в багажном отделении? Чтобы даже в самолете с него глаз не спускать!

— Это излишне, Андрей. Самолет наш, и все предупреждены, что важный груз летит — там его не как все остальное — чемоданы с сумками — в кучу бросают — его в отдельном месте поставят! Еще… у тебя будет прибор, который будет показывать твое расстояние до груза. Если его как-то попытаются стащить на посадочной полосе после посадки (я тебе после дам спутниковый телефон) тут же позвонишь мне, и, следующим делом — послу в Тыбы-э-Лысы.

У меня по спине пот холодный потек от таких разговоров, но Сартаков не останавливается:

— Вот, Андрюш, тебе фотография — видишь?

— Да… — я все больше теряю уверенность в себе.

— Что ты тут видишь?

— Молодой человек, в костюме с галстуком.

— Правильно! Так вот — запомни эту рожу, Андрей — ровно до тех пор, пока сдашь груз — ясно? Чтобы даже во сне он тебе являлся — понятно?

— Да-да…

— Это — Павлов теска твой Андрей, он тебя встречает с машиной прямо на летном поле. Кто другой приедет, начнет что говорить — делай что хочешь, рекомендую устраивать истерику с визгом и соплями — но это после того, как позвонишь мне! Другим не передавай груз — чтобы ни говорили, и с другими, как бы они не представились никуда не ходи и даже не заговаривай! Понятно?!

Мне кажется, что еще немного — и я упаду в обморок.

Сартаков засовывает мне, грубо так, резко, фотографию Павлова во внутренний карман пиджака:

— Только Павлов! Едешь с ним в машине в этой, в грузовичке — в одной кабине аж до посольства. У грузовика — сзади окно в кузов, Павлов сам в курсе, из окошечка этого — глаз не своди на груз. Если что — Павлов знает что делать, стойте за груз хоть умрите, но от тебя потребуется только одно — поддерживать его, Павлова. Возникнет ситуация — делай, что и он, истерику закатывает — ты с ним, что-то говорить будет — поддакивай, будет рукопашная — за ним в бой иди — понимаешь?

У меня темнеет в глазах…

— Да, Александр Сергеевич, все понимаю…

— Александр Сергеевич — после непродолжительной паузы не выдерживаю я — да мне страшно просто уже! Я напуган этим заданием до чертиков!