Андрей Цепляев - Кровные узы (Hellraiser: Bloodline)

— Ты избранный, Джонни. Тот, кого они больше всех ждут…

Стальные двери лифта с лязгом закрываются у них за спиной, отделяя от внешнего мира. Все повторяется снова и снова. Скорость видений растет в геометрической прогрессии, пока не достигает апогея. Потом наступает затишье. Тьма рассеивается и раздается крик.

Апартаменты семьи Мёрчантов.

На кровати лежит Джон Мёрчант. У него испуганный взгляд. Рот широко открыт. Словно выброшенная на берег рыба он жадно глотает ртом воздух, стараясь прийти в себя после кошмара. На циферблате электронных часов четыре утра. Жена Мёрчанта — Бобби тянется к прикроватному столику и включает лампу. Мягкое сияние рассеивает остатки дурного сна.

— Милый, ты в порядке? Еще один кошмар?

— Да, — шумно вздыхает Джон. — Очередной кошмар… в стиле предыдущего.

Бобби — симпатичная девушка с золотистыми волосами. Ей не больше двадцати. Джон — молодой человек немногим старше ее. В образе юноши есть знакомые черты, подчеркивающие его связь с прошлым. Именно так выглядел французский игрушечных дел мастер, живший в конце XVIII века. Если бы не современная короткая стрижка, он бы мог стать точной копией Филиппа Лемаршана.

Снова раздаются крики. На этот раз кричит уже не Джона.

— Черт, — издает протяжный стон Джон. — Снова Джека разбудил.

Бобби рывком отбрасывает одеяло, встает с постели и выходит из комнаты. Джон следует за женой. В детской на кровати сидит мальчик семи лет и плачет, напуганный криками отца. Джон и Бобби садятся по бокам. Бобби обнимает мальчика и шепчет что-то на ухо. Это быстро его успокаивает. Джон наблюдает за ними. Он чувствует себя виноватым, ведь Джек просыпается таким образом почти каждую ночь.

— Все хорошо, детка, — шепчет Бобби.

— Прости, дружище, — бормочет отец. — Не нужно бояться. Папу снова мучают кошмары.

— А если они вдруг замучают тебя? — спрашивает ребенок, наивно хлопая мокрыми от слез глазами.

— Сны не могут причинить вреда, приятель. Для людей они не опасны.

Бобби укладывает сына под одеяло. Он, кажется, засыпает, но потом вдруг снова открывает глаза и с тревогой смотрит на отца.

— Даже для тебя, пап?

— Даже для меня.

Джек плавно погружается в сон, пока Бобби пальцами ласкает его лоб. Заверение отца подействовало на ребенка, но не на жену. Джон ловит тревожный взгляд супруги и понимает, что его случай вполне может стать исключением.

Дворец грёз.

Париж — 1996 год.

Приемная и кабинет где 200 лет назад расправились с Филиппом теперь обустроены на современный лад. Жак и Анжелика по-прежнему там, словно никуда и не уходили. Поменялась только их одежда и прически. Демонесса не постарела ни на день. Она все так же обворожительна и грациозна, вот только на смену прежней энергии и радости жизни, свойственной ее натуре, пришла пепельная грусть. Жак — все тот же юнец девятнадцати лет, но сказать, что он совсем не изменился, значит солгать. Глаза двухсотлетнего парижанина наполнены бесконечной усталостью и отвращением ко всему. Сидя за столиком, он отрывает от жирной утки кусок за куском и запихивает в рот, не успевая пережевывать предыдущую порцию. Анжелика с омерзением наблюдает за трапезой.

— Хочешь знать, за что я больше всего тебя ненавижу?

— Хочешь знать, за что я больше всего тебя ненавижу, повелитель? — с трудом проговаривает юноша, давясь пережеванным мясом.

— Повелитель. Разумеется… У тебя напрочь отсутствуют амбиции. Два века минули словно день. Ты снискал славы? Нет. Получил власть, влияние в обществе? Нет. Ты даже…

Жак проглатывает последний кусок, залпом выпивает бокал вина и громко рыгает.

— Заткнись, тварь.

Анжелика останавливается на полуслове и послушно умолкает.

— Посуду вымой.

Демонесса хлопает в ладоши, и неведомая сила сковывает стол. Через мгновение остатки еды на тарелках исчезают, а сама посуда и столовые приборы сверкают белизной. Жак достает из серебряного портсигара сигарету и касается фильтра жирными губами.

— Огня.

Снова хлопок. Кончик сигареты вспыхивает голубыми искрами. Огонек пламени оживает на нем. Жак делает долгую, глубокую затяжку и с раздражением смотрит на Анжелику.

— Ну, а теперь на колени, как собака, — устало произносит юноша, небрежно махнув рукой. — Проси… Нет, не так… Умоляй меня причинить тебе боль. Умоляй нежно.

Тлеющий пламень ненависти в глазах демонессы — единственный акт неповиновения, который та может себе позволить. Нет такой силы во вселенной, которая способна помешать ей выполнить приказ хозяина. Жак с дьявольской усмешкой подходит к ней и заносит руку для первого удара…

Апартаменты семьи Мёрчантов.

Днем гостиная хорошо освещена. Свет проникает сквозь ряды огромных окон, тянущихся от пола до потолка. Бобби и Джон сидят за столом в кухне и завтракают. Джек самозабвенно мастерит что-то из конструктора в противоположном уголке комнаты. Бобби время от времени присматривает за ним, параллельно разговаривая с мужем.

— Выглядишь ужасно, — после минутного молчания произносит девушка, залив молоком кукурузные хлопья.

— Я тоже тебя люблю, — печально улыбается Джон.

— Мне страшно. Ты должен пойти к врачу.

— Из-за кошмаров? — задумчиво произносит юноша, отправляя в рот порцию хлопьев. — Думаешь, я не пытался? Они преследуют меня всю жизнь.

— С каждым разом они становятся хуже, — напирает Бобби. — Во всем виновата твоя чокнутая бабка…

— Достаточно, Бобби! Она была чудесной женщиной.

— Чудесной? — усмехается девушка. — Скорее уж чудной. Такого тебе наплела. Про твою семью, про ваше предназначение. Она компостировала тебе мозги много лет, Джон.

— Все не так просто. Во сне я вижу нечто, не похожее на картины прожитого дня. Это даже не сны, а обрывки чьих-то воспоминаний и они преследуют меня повсюду, даже в моих изобретениях. Все что я создаю, приходит оттуда, словно кто-то направляет меня…

Он запинается, не в силах объяснить.

— Я не хочу видеть, как ты страдаешь, — упавшим голосом произносит Бобби. — Хочу, чтобы мы были счастливы.

— Все в порядке, — шепотом произносит Джон. — Наверное, кошмары усилились из-за стресса. Если бы не вечерний банкет… Ты же знаешь, как я ненавижу все это помпезное дерьмо с вручением статуэток.

Бобби улыбается и берет его за руку.

— Тогда завязывай с гениальными изобретениями.

— Я не гений. Сомневаюсь, что вообще достоин этой награды.

В ответ жена берет со стола глянцевый журнал и, стремясь доказать обратное, кладет его на тарелку прямо перед носом Джона.

— Эй! Я же не утверждаю, что хуже других. — Он раскрывает журнал на статье посвященной его недавней работе. — Просто мне есть, куда расти. Хочется создать нечто совершенное.