Дарья Беляева - Ночной зверёк

Шацар был Инкарни, как и она, оттого он целовал ее сейчас. Она одурманила его, значит у нее было время, чтобы найти какое-нибудь оружие, вырубить его и сбежать. Так бы, без сомнения, на ее месте поступила Мескете.

Шацар коснулся губами ее шеи, укусил. Может быть, у него в кармане есть пистолет, подумала Амти, она поцеловала его в губы, внизу живота было горячо и почти больно. Амти попыталась запустить руки ему в карманы пиджака, именно в этот момент он подхватил ее на руки, легко, как игрушку, усадил на стол. У него были властные прикосновения, и Амти не верила, что все происходит с ней, и ей хотелось еще секунду подумать, что это сон.

На столе не было ничего особенного, даже ручки, чтобы воткнуть ему в глаз. Зато Амти увидела кое-что, что совершенно не ожидала увидеть.

Кукольный домик. Удивительно точное, и в то же время умилительно-игрушечное изображение довоенного особняка. Кружева, крохотные фарфоровые сервизики, кроватки с балдахинами, медные ванны, камин в гостиной с язычками пламени из светящейся бумаги, игрушки в игрушечной детской: зайчики, медведи, еще более крохотные фарфоровые куколки размером с ноготь, сидящие за маленьким столиком. Комоды и сервизы, картины и стулья с высокими спинками в гостиной, книги в библиотеке с крохотными золотистыми буквами по корешкам — все было передано со скрупулезной точностью аутиста. Окно открывало вид на картинку с маяком в центре северного, безымянного моря. Мечта маленькой девочки, отстраненно подумала Амти, чтобы отвлечься от жара внутри, вот бы мне такой. Мне бы такой, а ему — зачем?

А потом она заметила, что вовсе все не так мило, как ей представлялось в начале. Здесь были куклы, изображавшие девочек в кружевных платьях, белых носочках и лакированных туфельках. Пять маленьких девочек, красивых маленьких принцесс с золотистыми волосами. Одна сидела в ванной, ее голова валялась рядом, а пятна красной краски украшали все вокруг. Еще одна лежала рядом с камином, Амти сразу ее не заметила — она была больше похожа на уголек, мало что выдавало в ней куклу, разве что сохранилось фарфоровое личико, испачканное в саже, но краска глаз и губ слезла с него. Третья была распята, кровь из ее рук и ног спускалась четырьмя красными, атласными ленточками, чуть колышущимися от движения. Четвертая была покрыта рисунком, дотошно изображавшим мышцы — она была без кожи. А пятая, самая маленькая, была подвешена на крюк в погребе для мяса, прямо рядом с анатомически безупречными тушками игрушечных свиней.

Ответ пришел к Амти откуда-то извне, оттуда же, откуда приходили сны. И Амти знала, ответ этот верный.

— Мертвые сестры, — сказал голос в ее голове. — Пять маленьких мертвых девочек в самом красивом в мире доме у маяка.

Амти почувствовала запах страха, который был заключен в этом психопатически точном и жутком домике. И запах этот придал ей радости и сил, она впервые почувствовала себя властной над огромной тайной, которую заключает в себе человеческий страх. Нет, не страх — звериный ужас.

Амти улыбнулась Шацару, и он сцеловал ее улыбку. Сейчас ему было все равно, определенно. Он прижимался к ней близко-близко, и Амти почти чувствовала его тяжесть, и остроту его костей.

А потом случилось непоправимое, он рванул на Амти рубашку, и флакон вылетел из кармана, он упал, он разбился. Темнота внутри него проела паркет, как кислота и взвилась дымом вверх.

И все потеряло значение, Амти приникла к Шацару, раздвинула ноги, обхватив его, вцепилась в него, почти повиснув. Он прижал ее к себе, и Амти почувствовала, как у него стоит, и подумала, что впервые чувствует так мужчину, а потом уже ничего не думала. Она до крови укусила его в шею, перестала чувствовать под собой в стол, а через пару секунд он впечатал ее в стену, задрал на ней юбку, укусил в чувствительное место над ключицей.

Амти не совсем понимала, кто он, но еще меньше Амти понимала, кто она сама. Он не был Шацаром, она не была Амти. Но оба они были Инкарни, оба они были одержимы темной, разрушительной страстью. Амти засмеялась, засмеялся и он, и она увидела как блестят его зубы.

Она вырывалась, но не для того, чтобы вырваться, а чтобы сделать ему больно. Когда они упали, и Амти оказалась сверху, она прижала его руки к полу, стащила перчатки. Его пальцы были покрыты татуировками, но это не было искажением. Обычные, человеческие татуировки, изображавшие неведомые ей знаки, красивые и отвратительные одновременно. Он легко перехватил ее за запястье, будто только позволял ей играть с ним все это время, скользнул рукой дальше, к плечу, потом под ее лифчик, и Амти почти взвыла.

Все было вовсе не как в ее снах, он был намного более страстным, а может дело было в пустоте, сводящей с ума всех Инкарни. Амти приподнялась и опустилась на нем, это было странное движение, неосознанное, непонятное, доставившее ей удовольствие и, судя по всему, раздразнившее его. Шацар перехватил ее за горло, и Амти сама не заметила, как оказалась прижатой к полу. Одной рукой он все еще держал ее за горло, навалившись сверху, другой раздвинул ей ноги, надавил между ними, будто проверяя, достаточно ли она влажная.

Амти облизнулась и закрыла глаза, одновременно стараясь нащупать молнию на его брюках. Он проник в нее пальцами, и Амти застонала, а потом сама зажала себе рот. Солнце, вот что, солнце заходило, и когда Амти посмотрела на него, она увидела, что глаза у него казались алыми, в этом свете, как алая пасть заката. В глазах у него сейчас не было ни осторожности, ни холода, ничего, что делало бы его хотя бы похожим на человека. Не лучше, Амти была уверена, выглядит и она.

Когда он вошел в нее, Амти зашипела от радости и боли, она попыталась его укусить, но Шацар перехватил ее за подбородок и поцеловал. Амти и не думала, что он любит целоваться, надо же. Удовольствие она, одурманенная пустотой, сейчас почувствовала бы, даже если бы сама себя трахнула чем-нибудь сподручным, как сказала бы Эли, но Шацар внутри был жаркий и двигался в ней со страстью, которая почти равнялась жестокости. Он до синяков сжимал ее бедра, и Амти подумала, что если это сон, то наутро ничего не останется, и так она поймет, что все было нереальным, иллюзорным.

Она почти по-звериному вскрикивала каждый раз, когда Шацар проникал в нее до конца, и целовала его щеки и лоб, горячие, будто у него была температура. Он не ласкал ее, но ощупывал ее тело со звериной радостью. Все, что происходило, было не о нежности, а о тьме, которая заставляла их причинять друг другу боль, которая заставляла ее принимать его глубже, а его — двигаться быстрее.

Амти смеялась и плакала, и любила его, и ненавидела, и все повторялось снова и снова, и под веками у нее взрывались краски.

Когда все закончилось, за окном уже было темно. Амти лежала рядом с ним на полу, смотрела в идеально белый потолок. Палец Шацара скользил по ее телу: вот он коснулся ее шеи, осторожно обвел ногтем укус, оставленный им самим, спустился вниз, покружил у ключицы, вырисовывая какой-то знак, коснулся соска, вниз по груди скользнул к животу.