Дарья Беляева - Крысиный волк

Амти перевернулась на кровати, спокойный сон мешал ей выбраться из дремы окончательно. Мягкая постель казалась райским местом, Амти зевнула.

— Ты проснулась? — спросила Эли. — Адрамаут велел померить температуру.

— Я не проснулась, — ответила Амти.

Полтора месяца, которые отпустил им Шацар сократились уже на две с половиной недели, а Амти все никак не могла помочь хоть чем-нибудь. В основном, она лежала в постели, страдая от головокружений, субфибрильной температуры и насмешек Мелькарта. Еще она спала. Адрамаут говорил, что ей нужно обследоваться, но ни о каком обследовании и речи не шло, потому что анализ ее крови в любой клинике показал бы, что она Инкарни. Единственным лекарством для нее в таком случае была бы пуля. Смерть.

Эли вручила Амти градусник, легла рядом. Комната у них была просторная и светлая, свет лился сквозь нее будто вода. Амти давно не жила в таких комнатах. В человеческих, нормальных условиях. Малиновые гвоздики, цветущие на белых стенах, душный фиалковый запах и цветочный орнамент на шкафу напоминали Амти о довоенном Государстве с его нежной красотой женских комнат и маниакальным желанием превратить дом в цветущий сад.

Амти нравилось. Они с Эли жили как сестры, спали на разных кроватях, и отчего-то Амти было тоскливо. Ей хотелось, чтобы Эли была с ней, но она понятия не имела, хотела бы Эли того же или нет.

Одно было абсолютно точно — Эли хотела издеваться над ней.

— Мелькарт говорит, — начала она. — Что ты просто не хочешь работать.

— Мелькарт и мне это говорит. Он попросил тебя озвучивать это, когда его нет рядом?

— Если честно — да, — промурлыкала Эли. Пока Амти мерила температуру, Эли покрывала ногти черным лаком. От усердия она высунула по-кошачьи розовый кончик языка, сморщила нос.

— Но серьезно, — сказала она, потом выругалась, потому что кисточка скользнула за край ногтя, пачкая кожу. — Чем ты болеешь?

Если бы Амти знала. Чем хуже она себя чувствовала, тем больше и глубже были желания, заставлявшие ее бояться себя.

— Может быть, я не Инкарни Страха?

— Ты — Инкарни Страха.

— Но даже сейчас мне хочется тебя придушить.

Эли пожала плечами, не отвлекаясь от своей кропотливой работы. Кончик ее языка мазнул по губам и исчез во рту. Докрасив ноготь, она сказала:

— Потому что я тебя бешу.

— Ты меня не бесишь.

— Я всех бешу, тебя тоже. И все тебя бесят, ты просто боишься в этом признаться. Лучше скажи, чем ты болеешь?

— Я откуда знаю? Мне кажется, я теряю свою личность. Мне кажется, что внутри меня есть что-то большое, непознаваемое и желающее разрушить всю мою жизнь. Я уверена, что оно хочет убивать и…

Эли отложила лак в сторону, дернула градусник.

— Тридцать семь и три, — сказала она.

— Я думаю, я умираю, — ответила Амти. Ногти на одной руке у Эли были накрашены, а ногти на другой красовались обгрызенными кончиками. Амти взяла ее за запястье, коснулась губами кончиков ее пальцев.

— Хорошо, что ты не сделала это с другой рукой, — сказала Эли. — А то я бы врезала тебе.

Но когда Амти взглянула на Эли, то увидела, что щеки ее залила краска. Амти спросила:

— Когда я умру, где вы меня похороните?

— Знаешь, что сказал бы Мелькарт? Здесь оставим, будешь гнить.

— Нет, серьезно. Я хочу, чтобы ты хранила мои рисунки. И передала их дальше своим детям, и…

— У меня не будет детей.

— Тогда тем, кто тебе понравится, когда станешь старой. И приноси мне лилии на могилу, я люблю лилии. А еще, если мы не умираем совсем-совсем, все-таки не окончательно исчезаем после смерти, я хочу, чтобы ты знала, что я всегда буду, ну, рядом.

— И подсматривать за мной в душе? — спросила Эли с интересом. Амти прокашлялась и поправила очки.

— Ну, если ты так хочешь, то да. И мне кажется, что смерть не будет такой страшной штукой, если ты будешь рядом со мной и если я хоть иногда смогу увидеть тебя — после. Если я смогу любоваться на тебя и знать, что у тебя все хорошо. Если я смогу быть рядом, даже когда ты уже будешь считать, что меня нет на свете. Я бы хотела быть вместе с тобой, но если вместе быть не получится, то мне достаточно будет, что будешь просто ты. Это уже здорово и уже большее счастье осознавать, что…

— Амти?

— Что? — спросила Амти, осекшись. Она уже вдохновилась, представляя себя хрупким призраком рядом с прекрасной, взрослой Эли, и не сразу поняла, что она в комнате, которую заливает солнечный свет, умирает в эту секунду от ужаса, признаваясь Эли в любви.

Эли подалась к ней, и в тот момент, когда ее губы почти коснулись губ Амти, раздался стук в дверь. Они отпрянули друг от друга, как ошпаренные.

— Входите! — сказала Амти хрипло.

Сначала в дверях показался поднос госпожи Тамии, а потом она сама.

— Доброе утро, девочки! Я слышала, что вы проснулись!

— Доброе утро, — ответили они почти одновременно.

— Да, — кивнула она. — Я так и подумала, поэтому решила принести вам завтрак! Сегодня выходной, всем хочется полежать подольше. То есть, ты, Амти, все время валяешься, а вот твоя подруга, наверняка, хотела бы отдохнуть…

Госпожа Тамия, изящная и сияющая старушка, носившая старомодную прическу и платье, которое Амти считала слишком кокетливым для ее возраста, приютила их. Богатая вдова, все еще живущая временами своей молодости, она занималась филантропией, спонсировала детские приюты и больницы, ездила в города провинции. Ее особняк, являвшийся живой историей и музеем ее молодости в большей степени, нежели домом, чаще всего пустовал. После видеообращения, которое они пустили в эфир, Адрамаут обратился к госпоже Тамии с просьбой о помощи, и она не отказала. Исключительно прогрессивная старушка, говорила про нее Эли. Амти считала, что госпожа Тамия наоборот несколько оторвана от реальности, живет в мире прошлого, когда аристократическое происхождение фактически означало неприкосновенность. Госпожа Тамия, наверное, уже не совсем понимала, что будет, если Псы узнают, кто живет у нее. Впрочем, Шацар, без сомнения, уже выяснил, где Амти и ее друзья скрываются. Если так, то никаких распоряжений по проверке ее дома не поступит. Пока не истекут полтора месяца.

Амти госпожу Тамию было скорее жаль. Ее муж ждал ее в могиле, буквально за домом, на семейном кладбище, и на этом свете ей не к кому больше было выразить всю ту любовь, которая оставалась у нее.

Она делала добрые дела, на которые решаются сильные, но несчастные люди. Слабые и несчастные люди, по убеждению Амти, делали злые дела. Госпожа Тамия поставила на кровать поднос. Все это время она с неутомимой грацией несла графин с молоком, гренки, джем и хорошо прожаренную яичницу.

Амти посмотрела на гренки, вспомнив всегда одинаковые завтраки из детства Шацара и подтянула к себе тарелку с яичницей.