Дарья Беляева - Крысиный волк

Шацар судорожно схватил книгу и ручку, записал прямо поверх напечатанных букв: уничтожь историю.

Мелам посмотрел на Шацара, а потом засмеялся:

— Ты такой умный. Надо бы тебе в политику.

Шацар хмыкнул, сказал:

— Умный человек в политику не пойдет.

Но ему льстило внимание Мелама. А потом Мелам вдруг вскочил, засуетился.

— Который час, Шацар?

— Без двадцати восемь. Ты опаздываешь на свидание.

— Да! На сорок минут!

Шацар хмыкнул. Ему не нравились девушки Мелама. Может быть, он ревновал, считая, что Мелам будет уделять ему куда меньше времени. Шацар делал вид, что ему совершенно безразлична дружба Мелама, однако чужая симпатия была как наркотик, Шацар ненавидел себя за радость от присутствия Мелама. Он раздражал Шацара и в то же время без него становилось одиноко.

— Просто забудь, — сказал Шацар безмятежно. — Твоя дама сердца уже давно ушла домой.

— Нет! Она меня ждет, я знаю. Митанни — особенная!

Шацар только заложил руки за голову, приготовившись вздремнуть. Минуты через три Мелам спросил:

— Если я покажу тебе кое-что ужасное, наша дружба закончится?

— Себя без рубашки, — сказал Шацар, не открывая глаза.

— Откуда ты знаешь?

— Я загадал это на день рожденья три года назад.

— Какой же ты ужасный!

Шацар открыл один глаз, оглядел Мелама, тощего и взволнованного.

— Не ужаснее твоего тельца, — сказал Шацар, и снова закрыл глаз. Вдруг постучали в дверь. Мелам заверещал:

— О, нет! Это может быть Митанни! Я говорил ей, где живу! Открой ей, ради всего, что для тебя свято, Шацар! Я должен хотя бы одеть рубашку.

Шацар пошел открывать дверь, но только для того, чтобы посмотреть в лицо очередной идиотке, которая согласилась гулять с Меламом. Он не спеша повернул ключ в замке, как будто у него было все время мира, распахнул дверь с самым неприветливым видом.

И увидел ее. В один момент, до доли секунды — в один, Шацар возненавидел ее и полюбил.

Амти проснулась от взрыва чьего-то смеха. Она задремала в ночном автобусе, таким знакомым маршрутом везущем ее к дому. Компания молодых парней, потягивавших алкогольные коктейли из жестяных банок громко смеялась, они разговаривали на повышенных тонах, и Амти сжалась на обшарпанном сиденье, стараясь выглядеть как можно более незаметной. Она принялась отдирать полоски искусственной кожи со спинки сиденья напротив, поездка к Шацару уже не казалась ей такой хорошей идеей, в окно автобуса то и дело угрожающе заглядывал свет фар проезжавших мимо машин.

Парни обсуждали полуфинал какого-то чемпионата, а Амти водила ногтем по обнажившемуся на спинке железу, сцарапывая ржавчину.

Чего она хотела добиться? О чем поговорить? От одной мысли, что ей придется идти от остановки к дому стало неуютно и страшно. И в то же время Амти понимала — отчего-то ей было невыносимо там, у госпожи Тамии, с остальными. Лучше было трястись в автобусе от страха и поездки по плохой дороге, чем оставаться там.

Амти и сама не понимала, почему. Она подышала на занемевшие от холода пальцы, выглянула в окно. Проносились мимо темные столбы, соединенные невидимыми в ночи проводами, далекое зарево города плясало на горизонте. Когда очередной отблеск фар лег на стекло, Амти увидела свое отражение — растрепанная, бледная и взволнованная. Она прекрасно понимала, как эгоистично поступила, но стыдно ей не было.

Когда Амти увидела среди снежных полей очертания знакомых домов, она встала, пошла к двери, крепко держась за поручни, ее снова немного мутило.

— На остановке остановите, пожалуйста, — сказала Амти негромко, боясь, что водитель ее не заметит.

— Погромче, мышка, — засмеялся кто-то из парней. А потом Амти почувствовала, что кто-то дернул ее за юбку. Она вскрикнула, и парни засмеялась.

— Да, вот так!

Амти подумала, что Эли бы точно им что-нибудь сказала, но сама только поправила юбку и замерла, как будто так про нее могли бы забыть. Как только автобус затормозил, парни засмеялись над ней, предлагая покататься с ними, так что Амти пулей вылетела из автобуса, запнулась и едва не упала, но кто-то ее подхватил. У Амти сердце замерло от страха, но потом она вспомнила прикосновение. Это был Шацар. Амти запрокинула голову вверх, посмотрела на него. Лицо его сохраняло безразличное выражение, он легко поставил ее на ноги. На Шацаре была шинель в пол и армейские сапоги. Амти видела его таким, на папиных фотографиях времен Войны. На них он выглядел лет на пятнадцать моложе, папа же выглядел моложе на тридцать лет.

— Что вы здесь делаете?

— Я предположил самый логичный для тебя маршрут, — сказал Шацар.

— А почему вы в шинели?

— Я часто ее ношу. Это не форма, только стилизация. Странно, что тебя волнуют такие вещи в полвторого ночи на остановке.

Амти огляделась. Кроме них на остановке никого не было. Фонарь выхватывал фанерную перегородку с неприличными надписями и заплеванную урну, набитую бычками и промасленными газетами.

Амти сказала тихо:

— Хорошо, что мне не придется идти одной. Спасибо вам.

Они двинулись от остановки в сторону домов. Сначала шли бедные, деревенские дома поселка. Поселок спал глубоким, беспробудным сном, им вслед не лаяли даже собаки, тишина стояла как кисель — вязкая, липкая. Наконец, Шацар сказал:

— За что — спасибо? Если бы я захотел, я мог бы забрать тебя на машине. Так было бы безопаснее и приятнее.

Амти, не зная что на это ответить, подхватила с земли длинную, тонкую ветку, воткнула в сугроб и пошла дальше, вспарывая веткой снег. Они шли рядом молча, минуя поселок, принадлежавший Шацару и минуя элитные дома, так же принадлежавшие Шацару.

Ему все здесь принадлежало, даже жизни их принадлежали.

Они вошли в ее дом, в темноте такие знакомые очертания мебели, отблеск зеркал, запах старой косметики, оставшейся от мамы — все показалось Амти нереальным. Когда Шацар включил свет, ничего не изменилось — собственный дом был для Амти чужим и далеким.

Шацар только расстегнул шинель, даже не успел ее снять, как Амти обняла его, прильнула к нему близко и сильно, чувствуя тепло его тела и холодное сукно шинели. Она услышала, как бьется его сердце и не поверила этому.

Он стоял неподвижно, пока Амти обнимала его. Она не знала, сколько времени прошло, ей было тепло и как-то по-особенному безопасно. Этот человек пытался ее убить, этот человек был виновен в смерти ее матери, на руках этого человека была кровь стольких Инкарни. Ей не должно было быть так спокойно рядом с ним, но ей — было. Амти стояла на цыпочках, чтобы слушать биение его сердца — мерное, живое. Шацар замер, и Амти не могла понять, что он чувствует. Наконец, он положил руку ей на голову, сказал:

— Ты закончила?

— Да. Извините меня.