Клайв Баркер - Искусство

Долан промолчал.

— Вот тебе и всё общество, — заключил Эрвин.

В молчании они дошли до ворот кладбища, а там Долан спросил:

— Ты знаешь, кто такой Хьюберт Нордхофф?

— Тот, чья семья владела мельницей?

— Не только мельницей. Он тут многим владел целых пятьдесят лет.

— Ну и с чего ты о нем вспомнил?

— Он устраивает для нас прием каждую последнюю пятницу месяца.

— Здесь? — спросил Эрвин, взгля1гув на кладбище сквозь чугунную решетку ворот.

Луну закрывали тонкие прозрачные облака, но было достаточно светло, чтобы разглядеть могилы. Резные надгробия с ангелами или урнами отмечали места упокоения тех, чьи родственники не жалели денег, но в основном виднелись простые могильные камни.

— Здесь, — сказал Долан и провел Эрвина в калитку.

В дальнем конце кладбища рос древний дуб, поросший мхом. Под его громадными ветвями собрались шестеро муж чин и одна женщина Кто-то устроился на камнях, а один молодой человек — выглядел он слишком болезненно даже для мертвеца — уселся на нижней ветке. Возле самого дуба, перед всеми, стоял старик лет семидесяти. Его костюм, очки и витиеватая манера выражаться свидетельствовали о том, что он жил и умер очень давно. Долан наклонился и стал шепотом объяснять, кто это, но Эрвин уже догадался сам: вышеупомянутый Хьюберт Нордхофф. В этот момент Хьюберт Нордхофф увлеченно упражнялся в риторике:

— Любят ли нас? Увы, нет, друзья мои. Помнят ли нас?

Боюсь, за редким исключением, нет. Печалит ли это нас? Печалит ли это нас, друзья мои? — Он обвел всех присутствующих своими светлыми глазами и сам себе ответил: — Господи боже, да. Печалит до глубины души.

Тут он остановился, заметив за спинами слушателей До-лана вместе с Эрвином, и кивнул головой в знак приветствия.

— Мистер Долан, — произнес он.

— Мистер Нордхофф, — ответил Долан и повернулся к Эрвину, — вот о ком я вам говорил. Его зовут…

— Тузеикер, — перебил Эрвин. Он не желал быть добычей Додана и потому старался держаться независимо. — Меня зовут Эрвин Тузеикер.

— Рады вас видеть, мистер Тузейкер, — сказал старик. — Я Хьюберт Нордхофф. А это…

Он подводил Эрвина по очереди к каждому из присутствующих и знакомил. Троих Эрвин знал и раньше — они были известны всему Эвервиллю (один — Джилхолли, другой — отец нынешнего мэра). Остальные имена слышал впервые, но, если судить по прекрасным костюмам, они тоже принадлежали к респектабельным семействам и, как Хьюберт, занимали не последнее место в обществе. Сюрпризом для Эрвина оказалось то, что единственная присутствующая женщина оказалась не женщиной, а неким Корнелиусом Флойдом, сошедшим в мир иной в наряде, весьма напоминавшем женский. Черты лица его были крупные, подбородок несколько тяжеловат для дамы, зато высокий и нежный голос — сказавший Эрвину, что его имя Корнелиус, но друзья называют его Конни, — этот голос мог ввести в заблуждение.

Завершив ритуал знакомства, Хьюберт перешел к делу.

— Мы уже слышали о том, что с вами случилось, — сказал он. — Вас убили. Насколько мы поняли, убили в вашем собственном доме.

— Да, совершенно верно.

— Мы потрясены. — Вокруг послышались сочувственные возгласы. — Однако, к сожалению, должен сказать: удивляться не приходится. Вполне в духе новых перемен.

— Меня убил не совсем обыкновенный убийца, — возразил Эрвин. — Если убийцы бывают обыкновенными.

— Долан что-то упомянул о вампирах, — вставил Джил холли-старший.

— Это его слово, не мое, — снова возразил Эрвин. — Да, из меня высосали жизнь, но без этих вампирских глупостей. В шею меня никто не кусал.

— Вы знаете вашего убийцу? — спросил дородный тип по фамилии Диккерсон, сидевший на чьем-то надгробье.

— Не совсем.

— В каком смысле?

— Я его в первый раз встретил у ручья. Зовут его Флетчер. По-моему, он считает себя чем-то вроде мессии.

— Только этого нам и не хватало, — отозвался тощий парень на ветке.

— Что делать, Нордхофф? — спросил Джилхолли.

— Тут ничего не сделаешь, — сказал Эрвин.

— Не будьте пораженцем, — одернул его Нордхофф. — Надо помнить о нашем долге.

— Правильно, — подхватил Конни. — Если не мы, то кто?

— Что кто? — спросил Эрвин.

— Кто защитит наше наследие, — пояснил Нордхофф. — Мы создали этот город. Мы полили эту дикую землю своим потом, мы построили дома, в которых выросли наши дети. Теперь всему этому грозит опасность. Несколько месяцев мы провели в тревоге. И вот появляетесь вы, погибший от козней противоестественной силы, а еще мальчишка Ланди — он приходит в магазин Долана по другой причине, не менее противоестественной…

— Не забудьте про пчел, — добавил Диккерсон.

— Каких пчел? — не понял Эрвин.

— Вы знаете Фрэнка Тиббита? — спросил Диккерсон. — Который живет на Мунлейн?

— Нет.

— Он держит пчел. Вернее, держал. Десять дней назад они улетели.

— Это имеет значение? — спросил Эрвин.

— Если бы это был единственный случай, — сказал Нордхофф. — Но он не единственный. Мы, как вы уже, наверное, поняли, все видим и все слышим. В нашу задачу входит сохранить то, что мы создали, даже если люди про нас забыли. Мы знаем все. И есть десятки примеров…

— Сотни, — уточнил Конни.

— Вот именно, — сказал Нордхофф, — сотни странных случаев, каждый из которых в отдельности — такая же мелочь, как и пчелы Тиббита…

— В отличие от вашего убийцы, — перебил Диккерсон.

— Могу ли я закончить хоть одно предложение? — спросил Нордхофф.

— Можешь, если будешь говорить короче, — ответил Мелвин Поллок, старик одних лет с Нордхоффом. Большой тонкогубый рот выдавал в нем нераскаявшегося насмешника. — Он пытался вам сказать вот что: мы вложили в Эвервилль свою душу. Но мелочи, о которых идет речь, предвещают нам разорение.

— Когда город погибнет… — начал Диккерсон.

— Мы все погибнем вместе с ним, — закончил Поллок.

— Если мы мертвы, — проговорил Нордхофф, — это еще не значит, что мы должны лежать сложа руки.

Диккерсон хохотнул.

— Неплохо, Хьюберт. Будешь у нас теперь юмористом.

— Ничего смешного, — отрезал Нордхофф.

— Ну, почему же, — сказал Диккерсон, снова усаживаясь на камень. — Вот они мы, краса и гордость Эвервилля. Банкир. — Он отвесил поклон в сторону Поллока— Торговец недвижимостью. — Он указал на Кони. — И хозяин мельницы. — Тут он повернулся к Нордхоффу. — Ну и мы, остальные члены общества. Из последних сил мы цепляемся за свое достоинство, надеемся, будто сумеем что-то изменить, остановить то, что грядет. — Он указал рукой на жилые дома за оградой кладбища — Хотя каждому, кто не боится смотреть правде в глаза, ясно — все кончилось.

— Что кончилось? — сказал Конни.

— Время. Время Эвервилля кончилось. Возможно — Он замолчал и нахмурился. — Возможно, не только Эвервилля, но и всего человечества, — пробормотал он себе под нос.