Клайв Баркер - Искусство

Бадди не чувствовал боли. Он был благодарен за это судьбе, хотя прекрасно понимал причину: он изувечен настолько чудовищно, что перегруженный мозг отказывается принимать естественные сигналы.

Он ничего не видел в окружавшей его непроглядной тьме. Может быть, у него уже не было глаз, может быть, их выбило при падении. Так или иначе, лишенный зрения и всех ощущений, он принялся думать. Сначала прикинул, сколько времени понадобится Луису на понимание, что босс не вернется: два часа. Проследить путь Бадди через лес будет несложно. Обнаружив трещину, они поймут, что произошло. К полудню за ним спустятся.

Может быть, полдень вот-вот наступит.

Отсчитывать время он мог лишь по ударам собственного сердца, отдававшимся в голове. Бадди начал считать. Если сориентироваться, сколько ударов вмещает минута, то через шестьдесят таких промежутков он будет знать, что прошел час. Однако мозг его одновременно с ударами сердца считал и другое.

«Сколько я прожил?» — думал он. Не дышал, не существовал, а именно жил? Пятьдесят четыре года со дня рождения — сколько это недель? Сколько часов? Годы лучше считать годами, так легче. В году триста шестьдесят с небольшим дней. Допустим, треть он проспал. Сто двадцать дней на сон. Господи, уже и минут почти не осталось. Полчаса в день — на опустошения кишечника и мочевого пузыря. Это еще семь с половиной дней в году. На душ и бритье — десять, и на еду еще тридцать-сорок, и умножить все это на пятьдесят четыре…

Он начал всхлипывать. Вытащите меня отсюда, Господи, вытащи меня отсюда, и я заживу по-новому, я стану дорожить каждым часом, каждой минутой (даже во сне, даже в сортире), чтобы, когда тьма снова придет за мной, не было так горько.

В одиннадцать Хосе Луис снова сел за руль и поехал по улицам вниз, выискивая глазами босса. Не обнаружив его, он позвонил в кафе «Фуд-стоп», где продавался сэндвич, названный в честь мистера Вэнса, потом в магазин грампластинок, где хозяин частенько оставлял по сотне долларов. Пока он расспрашивал хозяина магазина Райдера, не видел ли тот Бадди, вошедший покупатель сообщил всем, кого это интересовало, что в Ист-Гроуве произошла какая-то хрень и кого-то, кажется, подстрелили.

Когда Хосе Луис направился туда, дорога в сторону леса оказалась перекрыта и одинокий полицейский направлял машины в объезд.

– Проезда нет. Дорога закрыта.

– Что случилось? Кого подстрелили?

– Никого не подстрелили. Просто трещина в асфальте. Хосе Луис вылез из машины, всматриваясь в лес за спиной полицейского.

– Мой босс, — называть имя владельца лимузина не было нужды, — бегал там сегодня утром.

– Ну?

– Он еще не вернулся.

– Черт. Идите за мной.

Они шли по лесу в тишине. Ее нарушали лишь переговоры, доносившиеся из рации полицейского. Они вышли на поляну. Несколько полицейских в форме ставили заграждения, чтобы никто случайно не попал в опасную зону, куда провели Хосе Луиса. Земля под ногами была вся в трещинах. Они становились все больше, по мере того как приближались к месту, где стоял шериф, глядя куда-то вниз. Хосе Луис почти сразу понял, что сейчас увидит. Эти трещины и на дороге, и в лесу возникли вместе с большим провалом шириной в десять футов, уходившим в неведомую темноту.

– Что ему здесь нужно? — спросил шериф, ткнув пальцем в сторону Хосе Луиса. — Нам огласка пока ни к чему.

– Бадди Вэнс… — сказал полицейский.

– Что такое, что с ним?

– Он пропал, — сказал Хосе Луис.

– Ушел утром бегать… — начал полицейский.

– Пускай он скажет.

– Он бегал здесь каждое утро. А сегодня не вернулся.

– Бадди Вэнс? Тот самый?

– Тот самый.

Шериф перевел взгляд с Хосе Луиса на трещину.

– О господи, — сказал он.

– Насколько она глубокая? — спросил Хосе Луис.

– А?

– Трещина.

– Это не трещина. Это гребаный разлом. Я кинул туда камень минуту назад и все еще жду, когда он ударится о дно.

Осознание одиночества пришло к Бадди медленно, как забытое воспоминание, поднявшееся со дна памяти. Сначала он даже решил, будто это и есть воспоминание — о том, как в Египте он попал в песчаную бурю во время медового месяца после своей третьей свадьбы. Но тогда он знал, где он, а теперь потерялся в вихре. И не песок сейчас жег ему глаза, возвращая зрение, и не ветер свистел в ушах. Это была другая сила, мощнее и старше любого урагана, заточенная в каменном колодце, чего с ветрами не бывает. Бадди разглядел дыру, в которую он провалился. Она располагалась так высоко над головой, что Бадди не мог понять, сколько пролетел и какое расстояние отделяло его от едва различимого светлого пятна. Увидел он и обитавших под землей духов, сцепившихся в единое целое в противоборстве. Наверное, они боролись здесь с тех времен, когда человек еще не значился и в проекте эволюции. Духи были чудовищно старые, будто силы огня и льда.

Бадди был и прав и не прав. Когда перед ним из тьмы проступили два силуэта, он сперва принял их за людей, но скоро понял: это потоки энергии. Они переплетались друг с другом, будто воины-змеи, стискивающие врага, чтобы вытряхнуть из него душу. Вслед за зрением начали оживать и другие ощущения. Боль просочилась в сознание сначала слабым ручейком, а потом хлынула потоком и затопила его целиком. Теперь Бадди казалось, что он лежит на ножах, чьи острия впиваются в тело, расчленяют позвонки и пронзают внутренности.

Слишком слабый даже чтобы стонать, он мог только молча страдать, смотреть на разворачивавшееся перед ним зрелище и надеяться, что избавление — спасение или смерть — не заставит себя ждать слишком долго. Скорее бы, думал Бадди. Он, сукин сын и безбожник, не смеет надеяться на спасение — разве что все священные книги лгут, и для развратников, пьяниц и богохульников в раю тоже есть место. Скорее бы умереть и избавиться от этого. Шутки кончились.

«Я хочу умереть», — подумал он.

Едва он сформулировал желание, как одно из противоборствующих существ повернулось к нему. Бадди увидел сквозь энергетический вихрь бородатое лицо. Лицо было искажено и приковывало взгляд, отчего казалось, будто туловище существа непропорционально мало. Существо смахивало на младенца в утробе — большая голова, огромные глаза. Когда оно уставилось на Бадди, тот испугался. А потом дух протянул к нему руки, и Бадди охватил ужас. Хотелось уползти, забиться в какую-нибудь щель, лишь бы избежать прикосновения пальцев существа, но собственное тело его не слушалось.

– Меня зовут Яфф, — услышал он голос бородатого. — Отдай мне свое сознание. Мне нужны тераты.

Когда кончики пальцев дотронулись до лица Бадди, тот почувствовал, как от головы вниз по позвоночнику пробежала некая энергия — белая, будто молния, кокаин или сперма. В ту же секунду он понял, что совершил ошибку. Значит, до сего момента он был не просто неподвижной грудой сломанных костей и разорванной плоти. Несмотря на все грехи, в Бадди оставалось нечто, необходимое Яффу. Где-то в дальнем уголке сознания пряталось то, чего жаждало существо. Оно сказало: «тераты». Бадди понятия не имел, что это такое. Но когда дух вошел в него, он со всей ясностью понял: в любом случае, слово означает «ужас». Прикосновение духа было как молния, что выжгла себе путь до самой сути существа Бадди. И как наркотик. Перед мысленным взором Бадди замелькали картины, где вторжение в его тело обрело зримые образы. Было ли оно оплодотворяющим? Да, и таким оно тоже было. Ведь после проникновения Яффа Бадди почувствовал, что в глубине его зародилась неведомая жизнь, стремившаяся теперь выбраться наружу.