Рене Маори - Никогда не смотри через левое плечо

– Ах ты, черт. Спит ведь.

Горничная уже забыла, как ведомая неизвестной силой, сама же насыпала таинственный порошок в питье. Да полно, она ли это была? Сказать по правде, она даже не помнила, откуда в комнате взялся джин и все прочее, хотя не испытывала и удивления. Реальность словно вымывалась из ее сознания, а каждое новое событие не задерживалось в памяти, проходя перед глазами и исчезая без следа. Такова была цена приобретенной свободы. Ее болезнь сдерживал лишь один стержень – забота о вещах. И теперь, сокрушив эту единственную преграду, болезнь завоевывала ее сознание, сметая на своем пути все, что составляет основу человеческой личности.

– Все хорошо, – прозвучал в комнате знакомый бархатный голос. – А теперь возьми то, что лежит под кроватью.

Элен послушно опустилась на колени и достала большой молоток.

– Убей его! – скомандовал голос.

– Не умею, – ответила Элен.

– Просто подойди ближе и ударь в висок.

Горничная послушно взмахнула молотком. Раздался глухой удар – Берти заворочался и застонал во сне.

– Сильнее! – рявкнул невидимка. – Так сильно, чтобы он стал мертвым.

Элен больше не считала удары, несчетное количество раз тяжелый молоток опускался на голову несчастного. Тело дергалось в агонии и, наконец, вытянулось и замерло. Лицо с одной стороны превратилось в кровавое месиво, но другой уцелевший синий глаз под недоуменно поднятой бровью неподвижно смотрел в потолок.

Именно оттуда, с потолка, и спустилась черная тень, похожая на огромную летучую мышь. Она обхватила неподвижное тело крыльями, словно безутешная вдова в траурном одеянии. Это было смешно, и Элен засмеялась тонким дробным смехом. И чем больше она смеялась, тем комичнее казалась ей тень, оплакивающая Берти. Наверное, она сама была бы не прочь умереть, если бы к ней вот так спустились с потолка, чтобы достойно проводить и оплакать. Тень вдруг подняла треугольную голову и внимательно посмотрела на Элен. Красноватые сверлящие глаза казались двумя фонарями в темноте комнаты. Похожий на подкову рот был приоткрыт, обнажая острые зубы, испачканные красным. И этот безобразный рот вдруг заговорил бархатным голосом, перекрывая хохот Элен:

– Усни. Ты устала.

Смех тут же оборвался. Девушка доковыляла до кровати и улеглась, свернувшись калачиком. «До чего же хорошо!» – только и успела она подумать, проваливаясь во тьму.

Наутро никаких следов не оказалось. Комната была чиста, стол прибран, бутылка исчезла. Платье аккуратно висело в шкафу, выглаженное и пахнущее свежестью. И траурное кольцо спокойно лежало в своем бархатном гнезде. Словом, все было как всегда. Да и сама Элен ничего не помнила. Проснувшись в собственной постели, она улыбнулась лучу солнца, трепетавшему на потолке, и, накинув халат, помчалась в общую для всех слуг ванную комнату.

Не вспомнила она ни о чем и через несколько дней. Они с Анной вдвоем сидели в кухне и перебирали рис к ужину.

– Какой грязный рис стали присылать, – ворчала Анна, – завтра же съезжу в магазин и откажусь от этого сорта. Подумать только, камни да камни. Верно знают, что мы тут сейчас вдвоем остались. А бедным женщинам и камни сойдут…

Тут она всплеснула руками, припомнив городскую новость:

– Маляра-то нашего, как его… Берти… утром нашли в лесу мертвого. Говорят, что его задрал медведь. Все лицо изгрыз – живого места не оставил.

– Кого? – равнодушно спросила Элен.

– Ну Берти… Берти, – проговаривая каждое слово, ответила Анна. – Того самого, которому ты глазки строила.

– Я? – Элен удивленно вскинула брови. – Я даже имен их не знала. Кому я там глазки строила? Который из них Берти?

– Тот, с длинными волосами. Ну, как же ты можешь не помнить! – возмутилась домоправительница. – Сама тут мне рассказывала, какой хороший, да какой красивый.

– Не помню, – честно призналась Элен и добавила, – забыла совсем, мне ж еще нужно в библиотеке паутину смести.

Анна проводила ее недоверчивым взглядом и выразительно покрутила пальцем у виска.

– Дом готов к нашему переезду, – прокричал из прихожей Ленни, повесив телефонную трубку, – позвонила ее величество домоправительница.

– Ура! – трижды проорал Фил, весь месяц мечтавший о том, как он исследует все до последнего уголка, и, конечно же, обнаружит уйму антикварных ценностей. – Па, они не трогали третий этаж? – вдруг всполошился он.

– Не думаю, – ответил Ленни, – мы говорили только о первом и втором. Ни третий этаж, ни чердак, ни подвал никто не трогал. Когда переедем, вызовем слесарей, чтобы они проверили все трубы.

– Угу, – удовлетворенно кивнул сын, – значит, сокровища ждут нас.

– Какие такие сокровища? – засмеялся отец. – Хотя кто его знает, может быть, там найдется что-то любопытное. Не золото, конечно, и не бриллианты… – поспешно добавил он, заметив, как загорелись глаза Фила.

– Собираемся? – деловито спросила Алекс. – Что брать?

– Только самое ценное, – в тон ей ответил муж. – Магги.

Но оказалось, что и кроме Магги, ценного в семье Карми накопилось предостаточно. Фил не желал расставаться с компьютером и игрушками. Хотя он был уже большим мальчиком, но все еще хранил под кроватью коробку, набитую солдатиками, модельками военной техники и плюшевыми игрушками.

– Без коробки не поеду, – решительно сказал он, – я хочу оставить память о своем детстве. Почему ма хранит свою куклу в коробке из-под обуви, а я не могу?

Алекс, напевавшая что-то на кухне, неожиданно поперхнулась.

– Я помогу тебе? – сладким голосом спросил Ленни, предвкушая, как отправит в мусор половину всего этого добра.

– Сам упакую, – мрачно ответил Фил. – Или ты хочешь сказать, что в новом доме для моих вещей не найдется места? Ты мне откроешь чердак, и я туда все отнесу. Не проблема.

Алекс тоже не пожелала расстаться с любимыми вещами и собрала целый чемодан альбомов и безделушек. Наполнила две объемистые сумки одеждой для себя и для Магги. Вещи забили багажник, и одну из сумок пришлось пристроить в ногах Фила. Он мужественно согласился сносить такое неудобство отчасти потому, что как раз в эту сумку он упрятал все свои игрушки и надеялся, что рядом с ним они будут в полной безопасности.

– Ну-ну, – сказал Лени, занимая место рядом с Арчибальдом, – я думал, что мы приедем как цивилизованные люди, а оказывается, что моя семья – обыкновенный цыганский табор, не желающий расставаться с помятыми жестяными чайниками и закопченными котлами.

«Табор», оккупировав заднее сиденье, предпочел помалкивать. Только Магги лепетала что-то свое и радостно сверкала двумя новенькими нижними зубами.

Фил прямо с порога бросился в свою комнату и замер в дверях от счастья. Стены сверкали свежей нежно-голубой краской, ажурная оконная решетка, выкрашенная белым, спорила с кружевом тонких занавесей. На полу лежал огромный ковер, который был бы самым лучшим ковром в мире, если бы на пенистых волнах, изображенных на нем, не восседала яркая золотая «девчоночья» рыбка. Впрочем, в этой комнате Фил готов был простить и рыбку, и все на свете. Даже если бы на полке стояла Барби в коробке, все равно эта комната была бы самой лучшей в его жизни. Потому что у него впервые появилась своя комната.