Сергей Минцлов - Атлантида

— А где же наш немой?.. — вдруг спохватилась Лотхен, шедшая под руку со своим усатым женихом; оба всполошились и стали оглядываться, но мальчика видно не было; он отыскался у наружной боковой стены собора: будто тень, он стоял, плотно прильнув к ней, и напряженно слушал громы органа, сменявшиеся нежными голосами певцов.

Заметив своих друзей, мальчик бросился им навстречу и сталь ластиться то к одному, то к другому.

— Что с тобой, крошка? — заботливо спросила Лотхен, — отчего ты весь дрожишь?

Художник подхватил его на руки и изумился: мальчик казался почти невесомым; круглые глазки его с тоской переходили от лица Лотхен к Антониусу; темные ручки охватили шею художника и немой уткнулся головой в теплую шубу его. Башня над ними кинула в небо первую весть о полуночи. И с первым же ударом ее с мальчика спали одежды и на руках у Антониуса оказалось черное, слегка мохнатое существо с чуть пробивающимися рожками на курчавой головке; оно ловко соскочило на снег и вместе со звоном начало таять и превращаться в туман; с двенадцатым ударом все исчезло и только на крыше собора, несмотря на полное безветрие, закрутился и вскинулся в высь небольшой снежный смерч.

Немой исчез бесследно.

Расстроенные Антониус и его невеста наутро решили пойти к своему духовнику и открыть ему, что произошло с ними за истекшие три дня.

Древний монах, подпоясанный веревкой и с ермолкой на лысине, внимательно выслушал в сводчатой келье их рассказ.

— Дети мои, вы спрашиваете — не согрешили ли вы, войдя в сношения с духом зла?.. — сказал дряхлый мудрец. — А как вы думаете, есть ли на свете тягчайший преступник, в котором не таилось бы искры добра?

— Нет такого!.. — отозвались оба исповедовавшихся.

— Тогда, значит, почему же не иметься ей и у бывшего ангела? Ведь и он создан рукою Творца. Через вас Господь прикоснулся к посланному вам гостю и это прикосновение осветило блуждавшую в потемках душу его. Вы поступили хорошо. Идите же с миром и помолитесь о бедной душе вашего немого!

Антониус сделался известным скульптором и дожил с женой до глубокой старости. В память о своем маленьком друге на карнизе и кровлях всех храмов, которые возводились Антониусом, им ставились, среди изображений святых, высеченные из серого камня фигурки чертей, чудовищ и гномов, прислушивающихся к тому, что творится в церквах.

С легкой руки Антониуса такие украшения распространились по всей средневековой Европе и до сих пор на готических соборах и даже внутри их внимательный наблюдатель увидит «нечисть»: ей не молились, но в знак надежды на прощение ее допускали к присутствии при молитвах.

А происходило все вышереченное в лето Господне 1333 и акт о сем подписан господином бургомистром, достохвальными растгерами и надежнейшими свидетелями и очевидцами. Amen.

Была затихшая, теплая, ноябрьская ночь.

Я и моя попутчица, пожилая дама, запоздали на последний трамвай и возвращались в город по липовой аллее мимо лютеранских кладбищ. Она терялась в бесконечности и в тумане — черная, пустынная, безлистая; кое-где мутно желтели пятна фонарей, слева, совсем рядом, тянулась сквозная деревянная ограда; за ней среди кустов и деревьев белели бесчисленные кресты и памятники.

Мне почудилось, что я в потустороннем мире: за забором светилось множество огоньков, походивших на болотные.

Я остановился и указал на них своей спутнице.

— Это свечи!.. — пояснила она. — У нас, у лютеран, есть обычай зажигать их в вечерь дня поминовения усопших на могилах близких людей.

— Красивый обычай… — сказал я, не отрывая глаз от россыпи огоньков, мерцавших между крестами и деревьями.

— В Риге много любопытного — и старины и преданий!.. — произнесла она немного погодя. — Как все меняется на свете! Семьдесят лет назад здесь, где мы идем сейчас, залегал густой лес; около него ютилось это кладбище — оно и тогда уже на памяти деда было старинным, а дед мой был пастором на окраине Риги. Мирной улицы не имелось и в помине; ее заменяла немощеная дорога, вся в колдобинах; пустыри под городом были изрыты ямами; вместо нынешней Ревельской улицы тянулся глубокий овраг; через него был устроен деревянный мост. Место это считалось небезопасным и даже нечистым; во дни юности деда здесь случилось одно странное происшествие.

Появилась в Риге какая-то загадочная дама, уже не молодых лет. Жила она замкнуто, была очень набожна, посещала все церковные службы. Слухи, между тем, ходили о ней темные: люди всегда ведь любят пошептаться насчет ближнего!

Прошло сколько-то лет, дама тяжело заболела и послала за пастором.

Тот застал ее мечущейся по постели.

— Я великая грешница!.. — заявила она. — Дайте мне умереть спокойно — обещайте, что положите мне под голову в гроб евангелие, а в руки дадите вот этот молитвенник!.. — она протянула ему две книги.

Пастор обещал и больная вскоре скончалась. Обещание свое он выполнил, затем наступил день похорон. С выносом тела запоздали и, когда катафалк и немногие провожавшие добрались до кладбища — уже смеркалось.

День стоял осенний, чуть моросил дождь; гроб опустили в могилу, засыпали ее песком и ельником, пастор прочел молитву и все стали расходиться.

Пастор задержался разговором в конторе и, когда вышел за ворота, там стояла всего одна бричка — его собственная.

Он уселся в нее и тронулся в обратный путь. Ехать приходилось шагом, делалось все темнее.

И вдруг работник, правивший лошадью, повернулся к седоку.

— Господин пастор?.. — сказал он со страхом. — Люди какие-то на мосту караулят!

Тот подался вбок и увидал, что впереди, действительно, стоят черные фигуры двух человек; своротить в сторону было некуда и пастор велел ехать дальше.

Незнакомцы были в цилиндрах: их, как вам, конечно, хорошо известно, с давних времен носят в Риге только на похоронах да трубочисты.

Смирная лошадь пастора вдруг забеспокоилась, захрапела и ни за что не хотела идти на мост; один из неизвестных, весь бритый, схватил ее за узду; другой, бородатый, подошел к самой бричке и взялся рукой за ободок облучка. Пастор силился припомнить, кто они, но таких лиц среди провожавших покойницу не было.

— Что вам нужно?.. Отпустите лошадь!.. — воскликнул он.

— Нужен нам ты… — произнес бородатый. — Сейчас ты вернешься на кладбище, вынешь из гроба старухи обе книги и привезешь их сюда!

— Зачем?!.. — с ужасом спросил пастор. — Я не могу этого сделать!

— Тогда завтра умрешь!.. Книги или смерть — выбирай любое!.. И помни: ничто не спасет тебя от нас.

Раздумывать долго не приходилось и взволнованный пастор приказал поворачивать лошадь.