Сергей Минцлов - Атлантида

Бледно-синие, чуть заметные искры стали вспыхивать на концах проволочек.

Гость соединил некоторые из них между собой и среди напряженной тишины я явственно услыхал шаги тяжело нагруженного человека, приближавшегося к нам откуда-то снизу по трещавшим доскам.

— Тсс… сейчас заговорит… — прошептал незнакомец, кладя палец себе на губы и наклоняя ухо в сторону прибора.

— Неси кирпичи скорей, черт крашеный! — вдруг заорал из стены грубый голос: — заснул, пес те заешь!!..

— Не-сс…у… — хрипло и глухо долетело из-под пола.

Все стихло, кроме грузных шагов.

Я с изумлением глядел то на прибор, то на своего гостя. Он стоял, скрестив руки на груди, и улыбался; глаза его блестели.

— Поразительно! — произнеся.

Гость мой снял аппарат.

— Новый дом! — проговорил он, как бы извиняясь за выражение стены. — Рабочие… это понятно! Надо побывать где-нибудь в старом здании.

На этом мы и порешили.

Ровно через день после описанного мы с изобретателем катили по железной дороге к одному из моих приятелей, в имении которого находился старый дом, еще екатерининских времен, уже предназначенный к сломке.

Настроение у меня было повышенное.

Мой спутник, кроме виденного мною прибора, вез в особом ящике еще другие, дававшие возможность видеть прошлое.

Видеть и слышать мертвых! Было от чего волноваться и с нетерпением ждать приезда.

Под вечер того же дня на крестьянских дровнях, нанятых на станции, мы въехали на занесенный снегом, широкий помещичий двор; среди него темнел выкрашенный когда-то в дикую краску громадный двухэтажный дом с заколоченными окнами; верхний балкон его частью обвалился, частью висел еще в воздухе; крыльца не было; обшивка местами сгнила или была сорвана; вместо нее зияли дыры. Все производило впечатление полного запустения.

Возница свернул к низкому каменному домику, служившему временным жилищем моего приятеля.

Навстречу нам вышел хорошо знавший меня пожилой приказчик и четверть часа спустя мы сидели в теплой низкой комнатке, устланной дорожками, и пили чай.

Хозяина дома не оказалось.

Заменявший его приказчик с недоумением выслушал мое заявление о том, что ночь мы намерены провести в старом доме.

— Помилуйте, да ведь там сто лет не топлено! — возразил он, наливая мне чай, — замерзнете!

— Ничего, мы в шубах и в валенках. Наконец, затопим камины. Их можно топить, как вы думаете?

— Да что им сделается?… можно-то можно, только воля ваша: нехорошо-с!…

— Чем нехорошо?

— Дом агромаднейший, пустыня-с… Жутко будет! Да и пришибить еще чем, не дай Бог, может: ненадежный дом. На что бы лучше здесь: постельки вам сделаем, тепло, лампадочка при образах… Ночь ведь, подумайте-с!

Мой спутник захихикал и потер руки.

Приказчик неодобрительно покосился на него.

— Конечно, неверующие нынче господа… — добавил он. — Как будет угодно-с…

— Да уж, будьте добры, устройте нас в доме…

— Слушаю-с! — и он удалился.

Отдохнув после дороги и поужинав, мы в сопровождении приказчика и двух рабочих отправились на двор.

Звездная, безмолвная ночь раскидывалась над землей, завернувшейся в беспредельную белую пелену. Черными горбами рисовались впереди дом и угол сада… Морозило. Снег скрипел под ногами; на хруст шагов где-то зазвякала цепью и залаяла собака.

Дверь, ведшая в дом, оказалась распахнутой; порог ее находился над нашими головами и, за отсутствием крыльца, к нему была приставлена короткая переносная лестница.

Приказчик влез первый и, подав руку, помог нам взобраться за ним. В сумерках широких сеней желтым пятном светился фонарь, поставленный на пол. Почти ощупью приказчик отыскал большую дверь, покрытую, как старый дворовой пес, войлочными лохмотьями, и отворил ее.

— Пожалуйте… — проговорил он, пропуская нас.

Затхлый запах охватил меня. Холодно было почти так же, как на улице.

Приказчик взял стоявшую на сундуке-ларе керосиновую лампу и, подняв ее над головой, повел нас из обширной «лакейской» дальше.

Громадный, двухсветный зал обступил нас; темные стены поблескивали кое-где остатками позолоченных шпалер и украшений; вдоль стен белесоватой чередой тянулись во мраке мягкие стулья, рваные и перетрескавшиеся. Перила хор с правой стороны, служивших местом для музыкантов, словно корона, выступали вверху; пол их провалился и груда досок лежала у стены, засыпав до половины одну из дверей.

Все мы шли в валенках и тем не менее гул шагов отдавался во всех углах; старый паркет трещал и жаловался.

Мы пересекли зал; заскрипела облупленная дверь и волна более теплого воздуха повеяла из темного пространства впереди.

Портретная… Со всех сторон глядели на нас важные, величавые или улыбающиеся лица давно ушедших из мира людей.

Приятель мой, владелец имения, не интересовался ни предками, ни стариной и паутина, как черная вуаль, густо закрывала многие портреты.

Полинявшие, позолоченные кресла и кое-где круглые столики из красного дерева размещались под ними.

За портретной мы миновали обветшалую голубую гостиную и когда наш путеводитель толкнул следующую дверь — яркий свет и настоящее комнатное тепло приятно охватили нас.

Мы были в уютном уголке, служившем, вероятно, в свое время дамским будуаром: об этом свидетельствовали мебель — выцветшая, но местами еще бледно-розовая, стены, когда-то обтянутые такого же цвета тканью и туалет с потускневшим зеркалом.

Камин, с двумя бронзовыми карлами по бокам, был полон дров и пылал так, что делал излишним присутствие горевшей на столе высокой лампы. На двух диванах нас ожидали постели; поверх одеял на них лежали бурки.

Приказчик, осмотрев еще раз, все ли в исправности, сказал, что ночью у них ходят по двору караульщики, пожелал нам спокойного сна и удалился.

Спутник мой принялся расстегивать ремни ящика и затем небольшого чемодана.

Из первого появились два странного вида аппарата, похожие на волшебные фонари; со стороны, противоположной увеличительному стеклу, от них тянулись толстые провода, оканчивавшиеся кружками — присосами к стене.

Слуховых приборов в чемодане изобретателя оказалось целых четыре.

Мы посоветовались и решили поместить последние в зале, в портретной, в гостиной и в будуаре; зрительные же — в первой и последней комнатах.

Изобретатель, с озабоченным лицом и еще более раскрасневшимся носом, торопливо принялся прикреплять к стене будуара присосы. Я помогал, как мог.

Волнение, несмотря на все усилия противостоять ему, овладевало мною все более и более; оно и понятно: ведь мы готовились вызвать умерших!

Окончив все установки, я оставил товарища в зале, а сам быстрыми шагами направился в будуар: мне хотелось согреться у огня, до такой степени стал пронизывать меня внутренний холод.