Владимир Александрович - Браслет Изиды

Поданная мне Пильманом мысль — ехать в Египет, чтобы узнать на месте о происхождении браслета, мне понравилась. Я давно собирался проехаться по Нилу, а ехать туда с какой-нибудь целью, конечно, заманчивее, чем просто для удовольствия.

Несколько вечеров подряд я нагревал браслет и, вместо того, чтобы рисовать иероглифы, произносил на память слова, которые сказал мне египтолог.

Каждый раз нагретый браслет наполнял комнату удушливым запахом, и каждый раз в столбе света появлялся призрак женщины. Но когда я пробовал проделывать то же самое днем, то ничего не выходило.

К появлению очаровательной женщины я так привык, что не мог прожить без нее нескольких дней. Она улыбалась мне так печально и вместе с тем так нежно, что я не мог забыть ее ни на минуту. Я полюбил ее, она сделалась мне родной, мне казалось даже, что мы давно-давно жили где-то вместе.

Сидя дома, я все время думал, чем бы все это объяснить. Иногда мне казалось, что я схожу с ума, но то, что призрак появлялся только ночью, меня успокаивало — не мог же я сходить с ума только по вечерам! — а чувство родственной любви к призраку я объяснял себе тем, что лицо являвшейся мне женщины было очень похоже на лицо моей бабушки в молодости. Я очень любил свою бабушку, — она меня и воспитала.

Наступил январь. Можно было ехать в Египет. Я стал часто бывать у Пильмана и советовался с ним относительно поездки.

Пильман оказался очень знающим и толковым человеком. Неоднократно я давал ему браслет, чтобы он вызвал призрак девушки. Он нагревал его, произносил заклинание, однако — бесплодно. Правда, на камне всегда вырисовывалось лицо, и браслет, как всегда, издавал запах, но призрак не появлялся. Когда же я брал в руки браслет и нагревал его, произнося заклинание, то являлась девушка и глядела на меня всегда вопросительно и ласково. Она повторяла слова «туаи… анх… туаи… анх», что в переводе египтолога означало: «сегодня жизнь», — и затем исчезала.

Пильман так заинтересовался происходившим, что в конце концов решил ехать со мной в Египет.

— Едем вместе, господин. Я тебе продал браслет, я и должен помочь тебе добиться, в чем тут дело. Этот браслет старинный, египетский, а мало ли что знали египетские жрецы! Много тайн унесли они с собою. Ведь они владели неведомыми нам силами. Разве мы знаем, что было им известно и что они могли делать? Едем в Египет, господин, — мы разберем, в чем дело. Мне ясно уже одно — что твоя душа замешана в истории этого браслета.

В конце января мы отправились.

У Пильмана везде были знакомые. Все торговцы древностями были его приятели. И пока я осматривал музеи, Пильман куда-то исчезал. Иногда он пропадал по целым дням и на вопросы мои, как и где он проводил время, обыкновенно отвечал: «Ходи, смотри, тут много интересного, а я занимаюсь делами»; как-то раз добавил: «Хорошо, что мы вместе поехали, господин, — один ты бы никогда не добрался до тайны браслета. Дай-ка мне его на сегодня». Я, конечно, дал браслет Пильману. Это было днем. Вечером Пильман не пришел к себе в номер, да и на другой день тоже (мы жили в гостинице рядом). Я зашел к его приятелю, торговцу древностями, чтобы что-нибудь узнать о нем.

— Как же, как же, он говорил мне, что ты непременно зайдешь ко мне справиться. Он уехал дня на два с каким-то проводником. Не бойся, он скоро вернется. Он говорил мне, что напал, кажется, на след того, что так интересует вас обоих.

Через неделю к вечеру Пильман вернулся, весь в пыли. Он казался страшно усталым.

— Едем, господин, — здесь мы ничего не узнаем; надо ехать в Омбо. Там живет старик, с которым я познакомился и который поможет нам добраться до происхождения и тайны браслета. Сам он копт. Между ними, говорят, есть такие, что знают все тайны древних магов и уж, конечно, знают все древние сказания. У моего знакомого, по слухам, есть кольцо с синим камнем, обладающее свойствами твоего браслета.

В Омбо Пильман познакомил меня со своим новым другом, старым коптом, который жил невдалеке от развалин храма.

— Если уж этот старик нам не поможет, то надо ехать обратно в Россию, — говорил мне Пильман. — Он хорошо говорит по-английски, знает египетский язык, читает иероглифы, и про него говорят, что он знает все, что знали древние египетские жрецы.

Старик Онуфрий встретил нас очень любезно и провел в прохладную, устланную коврами комнату. Мы сели, и хозяин заговорил с Пильманом. Они говорили, вероятно, обо мне, потому что старик несколько раз бросал на меня любопытные взгляды.

Когда мы выпили кофе, старик попросил меня показать ему браслет. Я снял его с руки и передал ему. Он внимательно его рассмотрел, быстро разобрал и прочел иероглифическую надпись и, вернув мне, попросил нагреть и произнести заклинание.

Я спросил теплой воды и проделал все, что делал раньше.

Когда по комнате распространился смолистый запах, хозяин стал усиленно вдыхать воздух; он сразу как-то помолодел и глаза его загорелись юношеским блеском.

Когда же в столбе света появилась прозрачная фигура девушки и проговорила обычное «туаи… анх», он произнес что-то на непонятном языке; видение ему ответило и скрылось.

Старик молча подошел к окну и стал смотреть по направлению развалин храма.

Была темная ночь, огни везде были уже погашены, и только вокруг развалин носились какие-то светлые призраки.

Старик одной рукой оперся мне на плечо, а другую протянул к храму и запел торжественную песню.

Окончив пение, он вышел из комнаты и вскоре вернулся с небольшим ящиком под мышкой. Он сделал мне и Пильману знак следовать да ним.

Мы вышли из дома и скоро дошли до развалин храма.

Широкие полуразбитые ступени вели в разрушенную залу.

Пошарив между разбросанными камнями, старик зажег факел и повел нас внутрь храма. Дойдя до уцелевшей стены, он остановился — дальше идти было некуда.

Осветив факелом высеченное в стене изображение бога Себака — бога вечности — старый копт нажал его руку, державшую крестообразный знак ключа жизни.

Послышался легкий скрип раздавленного песка, и камень с изображением бога дрогнул и тихо повернулся.

Старик смело вошел в открывшийся проход; Пильман и я последовали за ним.

Через несколько шагов Онуфрий остановился, уперся рукой в стену, надавил, вероятно, какую-нибудь пружину, и я услышал, что камень сзади нас повернулся и стал на свое место — проход в коридор был закрыт.

— Алла Керим, Алла Керим, — шептал Пильман.

Старик молча шел дальше.

Пол коридора, сначала ровный, стал круто опускаться.

Мы шли довольно долго и наконец остановились перед бронзовой дверью. Отодвинув засов, мы вошли в какую-то залу.

— Постойте немного на месте, я сейчас зажгу лампады, — проговорил наш проводник и, оставив нас одних в темноте, куда-то скрылся.