Валерия Калужская - Магиум советикум. Магия социализма (сборник)

Он вытянул вперед руку – камешки под ладонью взметнулись и начали вращаться серой воронкой.

Таня хлопнула его по руке.

– Увлекаешься! Люди смотрят!

– Прости! Задумался. Скажи, а ты бы правда в него плюнула?

– Спрашиваешь! Мне слюны не жалко. А ты камень бросил бы?

– Конечно! Бесноватый гастролер нам убийством угрожал! Вломил бы со всей дури!

– Ты настоящий рыцарь! – умилилась Таня.

Коля покраснел и стал сосредоточенно рассматривать горизонт.

– Погнали к буйку, Жулика позовем!

– Шутишь? Он устал, ему отдыхать надо. Завтра встанем пораньше и со всей стаей поиграем. Хватит моря на сегодня. Пойдем лучше к тете Зине в «Пчелку»?

– Пойдем. Она нам опять по вазочке мороженого даст!

– И пакетик воздушного риса!

– Родина дает вам еще один шанс… Несмотря на ваше предательство, на ваши преступления, Родина и лично товарищ Сталин! Те, кто вызовутся добровольцами, получат амнистию военпрокуратуры и начнут жизнь с чистого, незапятнанного листа.

Лейтенант оказался молоденьким, только из учебки. Новенькая фуражка, форма с иголочки, гладкое безусое лицо. Парнишка, каких много гуляет летними вечерами в парках под ручку с симпатичными девушками в ситцевых платьях. Там таким самое место, а вот тут… Хмыкнул дядя Вова, и сплюнул, чертыхнувшись, Дорохов, настоящий зека по кличке Сыпь.

Лейтенант переводил взгляд, пытаясь уловить на обветренных лицах хоть каплю понимания. Голос его подрагивал от волнения.

И всё бы хорошо, но сколько уже таких речей слышал Сергей? И каждый, стоявший с ним в хромом этом строю, десятки раз внимал подобным высоким словам. Разве теперь поверят? Но как неохота гнить и умирать в убойных ротах штрафбата. Под пулями ковыряя мерзлую землю у самых фрицевских окопов, без нормальной жрачки, без оружия, без смысла.

Но надежда всегда тянет, нашептывает: «А вдруг?»

И всё бы ничего, но больно уж молод лейтенант, да и черт бы с ним. Но вот странные фиолетовые петлицы на новехонькой форме, и очень странное название части ДБРШ-2…

Холодало. Костер на притоптанном пятачке снега долго не разжигался, но, наконец, слабый огонек захрустел веточками. Сергей осторожно подул, пламя послушно перекинулось выше, оставив за собой красные угольки. Хорошо!

– Лихов! – Он вскочил, почти столкнувшись с Герасименко. Щегольскую шинель сменил добротный полушубок, не новый, зато теплый. Лицо лейтенанта заросло редкой светлой щетиной, щеку пересекал белый шрам. Война резко меняла людей, и узнать в этом стреляном жестковатом человеке совсем сопливого летёху с двухмесячных курсов было сложно.

– Слушаю, командир.

– Что с огнем? Добро. Помоги «колдунам» с палаткой, вымотались совсем. Я тут дальше смогу.

Рядовой Сергей Лихов козырнул и двинулся к топчущимся у края сосенок отрядным техникам. «Колдунами» их прозвали сразу, да и кто они, в самом деле, если не колдуны? Парни толковые, головастые, только вот руками не всегда после своей работы ворочающие. Дядя Вова кивнул подошедшему, протянул жердины – лезь внутрь.

Когда палатка, выгибая под холодным ветром стенку и хлопая входным клапаном, стояла, все четверо исходили паром, жадно вдыхая стылый вечерний воздух.

– Э-эх, столько работы, а простоим? Ночь? – Дядя Вова, крепкий седобородый солдат, вытянул из кармана кисет и протянул. – Угощайтесь, товарищи.

Молча свернули самокрутки, задымили. Не хотелось думать про завтрашнее утро. Снова переход? Бой? Ясно, что не отдых – в такой спешке на курорт не перебрасывают.

– Ночью жахнет, – шмыгнув, сказал Лёха Пуговкин, самый молодой из «колдунов». – Такой дубарь придет, мама не горюй!

– Эт да, – кивнул дядя Вова. – Придет, жопы морозить.

Переход по покрытым густым лесом холмам, с коротким привалом в узком распадке, вымотал всех. «Ходуны», поставив большую ротную палатку, потянулись кашеварить к разгоревшемуся костру. Сергей смотрел на небольшую группку людей, и внутрь ему заползал холод почище намечавшегося ночью дубаря. Так бывает, когда по коже морозит даже летом. Словно подсказывает кто, приподнимая волоски, – жди, человече, скоро уже.

А что конкретно… думай, солдат, сам.

Они побросали скуренные до самых губ «ножки», заторопились к огню. На дежурстве сегодня братья Самедовы, те еще вояки, а готовить умели знатно. И, что очень ценили, – быстро. За двадцать шагов Сергей учуял теплый хлебный запах каши. В животе заурчало.

– Тихо ты, – старший Самедов цыкнул на сунувшегося к котлу бойца, – еще свали, шайтан! Минут двадцать жди, только вода закипела.

Закипела – не закипела, а запах шел одуряющий.

– Свержин, как машины? – Командир кивнул на край леса. – С воздуха не заметят?

Свержин, молчаливый, как большинство сибиряков, хмуро кивнул.

– Порядок, поставили под соснами, пусть хоть заубереров пускают, никто не учует.

– Добро. Баландин, твои сильно устали?

Дядя Вова почесал бороду и ответил:

– Морозно сёдня. Больше тратим, почем обычно, тут, как говорится, никуда.

– Во, загнул, – хмыкнул кто-то, наверняка Женька Малой. – Тебя, дядь Вова, если немцы в плен возьмут, точно расстреляют. Ты так скажешь, хоть голову выбрасывай: ничего не ясно!

Солдаты засмеялись. Даже Герасименко усмехнулся.

– Нам в плен никак нельзя. Там и смерть будет избавление, аненербы из нас все жилы повытягивают, к мамке не ходи! – отозвался Баландин.

– Верно говоришь, Владимир Михайлович, нам в плен нельзя, – кивнул лейтенант. – Сергей! Возьми кого-нибудь, сходите за дровами, пока совсем не стемнело.

Лихов свистнул Малого и Лёху Пуговкина. Уходить от костра не хотелось, мгновенно в лицо словно ковшик мороза плесканули. А тот и рад растечься по плечам, да на спину, будто обнимая.

На невысоком лесистом взгорке ветерок чувствовался сильнее: отряд стоял в большом разломе. Будто кто могучий стукнул кулаком в землю, оставив широкую яму, окруженную лесом. Костер разожгли под прикрытием нависшего края, даже вот отсюда, с двухсот шагов, почти не видно его. Бойцы прошли мимо застывших, словно сказочные великаны, дэбээрша, чуть углубились в лес. Сергей приметил несколько поваленных ветром деревьев и махнул топором: берем эти.

В бараке темно, тихо. Слышно, как где-то в углу, под сеном, шуршит мышь. Хочется пить, но вставать сил нету.

– Лёх, – зовет Сергей. – Ты там как, жив?

– Хрен знает, – тихо отвечает Лёха Пуговкин. – Голова едет совсем и кружится всё.

Ясно, у всех одинаково, даже у медведей типа Свержина или Баландина. Только они бывалые, повырубались и сопят себе, седьмой сон видят.

А пить хочется.

Лихов кое-как садится на топчане, встает, шатаясь словно пьяный, и идет к столу, где в бачке вода. У стола замер, упершись в него локтями, Дорохов. Сергей встречается взглядом с Сыпем и удивленно смаргивает – они светятся. Слабо, едва видимо, но точно светятся!