Джозеф Ле Фаню - Любовник-Фантом (сборник)

У нее были густые, торчащие как проволока волосы, широкие ноздри, живые любопытные глаза и выпяченные губы. Кожа желтая, испещренная коричневыми точками; фигурой она в высшей степени напоминала тючок белья, приготовленного в стирку; она была невероятно жадна и неописуемо бесцеремонна.

Она и часу не могла пробыть в обществе чужих людей, чтобы с кем-нибудь не поссориться. Она и недели не могла потерпеть, чтобы не вытребовать у нового знакомого какой-либо услуги или подарка. Она развелась с одним мужем, а другого свела в могилу в надежде, что он оставит ей все свои деньги.

Этой надежде не суждено было сбыться. Поскольку она рассказывала историю с наследством всем и каждому, я думаю, не будет нескромным повторить ее.

Мистер Кэри написал завещание, согласно которому оставлял дорогой и возлюбленной жене своей все состояние кроме таких-то и таких-то сумм для выплаты таким-то и таким-то лицам, и вручил этот документ леди Мэри.

Неделю спустя он составил и поместил у своих адвокатов другое завещание, согласно которому леди Мэри получала на жизнь три тысячи годовых.

На три тысячи в год и собственное небольшое состояние леди Мэри вела, насколько ей удавалось, жизнь светской женщины.

У нее бывали приемы, бывали вечера, бывали концерты, бывали скромные обеды, которые посещали все, кто получал приглашения. Какое значение имели ее непривлекательность, ее скаредность, ее высокомерие? Разве она не приходилась сестрой одному герцогу, теткой другому? Разве не было честью услышать от нее оскорбление? А находиться под ее особым покровительством или удостоиться обращения по имени было заметным отличием, пробуждающим зависть, ненависть и прочие недобрые чувства у тех, кто не оказался в числе баловней судьбы.

Ко мне леди Мэри была неизменно расположена. Я был ей полезен и мог оказаться полезным в дальнейшем. Она называла меня Стаффордом. Она заставляла меня танцевать с девушками, которые ни с кем не были знакомы, и с девушками, с которыми никто из мужчин не стремился познакомиться. Она приказывала мне сходить на новую пьесу или пойти в оперу. Она брала меня под руку с таким видом, будто платила мне за это жалование, и относилась ко мне как к другу дома.

Однажды ей приглянулись мои запонки, и она попросила отдать их ей, потому что они как раз годились для ее манжет, а не далее как через неделю она облюбовала брелоки, которые я по глупости прикрепил к своей цепочке, и безуспешно выпрашивала их.

После этого чего только она не пыталась себе заполучить, кроме одного: одежды для своего лакея, который обладал столь мощным телосложением, что для его дородной фигуры одновременно потребовалось бы три-четыре моих костюма.

Леди Мэри редко встречала отпор. Все опасались ее язычка и ее нрава, чтобы отважиться противостоять ей, но однажды мне довелось наблюдать меткий выстрел, попавший ее светлости не в бровь, а в глаз.

Это произошло следующим образом.

Леди Мэри воспылала жаркой дружбой к одной писательнице, которая пользовалась хорошей репутацией в литературных кругах не столько благодаря своим внешним качествам, сколько таланту. Ее прозвали "Скелет-в-Лохмотьях". "Скелет" — поскольку, если какая-то плоть и могла, в прежние годы, покрывать ее кости, то уже давно иссохла, а "Лохмотья" — потому что на ней никогда не бывало новой одежды.

В сопровождении этой эксцентричной персоны миледи однажды вечером отправилась на прием, где встретила начинающую писательницу, которая еще не разучилась носить платья и не забыла, что мужчины, как правило, находят ее привлекательной.

Миледи сказала после первого обмена любезностями:

— Никогда не скажешь, что вы пишете! Мне всегда внушали, что литературные дамы (и она бросила взгляд в сторону "Скелета-в-Лохмотьях") совершенно безразличны к своей наружности — правда, они считают, что могут позволить себе пренебречь внешним видом.

— Очень опасно делать обобщения о целом классе по одной особи. В противном случае я могла бы сказать, что знатные дамы не имеют понятия о самых простых правилах вежливости, — ответила писательница, нимало не смутившись.

Воцарилась мертвая тишина, которая была прервана деланным смехом леди Мэри.

— Прекрасный ответ, — произнесла она, похлопывая писательницу по красивому плечику, как победившего борца. — Небеса подарили вам острый язычок и умение пускать его в ход.

На следующий день я встретил леди Мэри, катавшуюся по парку со своей новой любимицей vice [52] Вместо (лат.) бедной, умной, скромной, непритязательной Скелет-в-Лохмотьях, получившей отставку.

Вскоре я встретил ее.

— Знаете, мистер Тревор, — сказала она, и я не мог не заметить башмаков, которые были ей не впору, ужасной шляпы и дырявых перчаток. — Я могу писать гораздо лучше этой женщины, но она остроумна, за что и вознесена леди Мэри.

— Да, — ответил я, — но скоро она падет.

— Ах, мистер Тревор, вы всегда так добры, — произнесла старая дева и отправилась домой, воспрянув духом.

Одно все же было хорошо в леди Мэри. Она бывала жестока с другими, но никогда не щадила и себя.

— Я знаю, что представляю собой, — говаривала она. — И всегда знала. С самой ранней юности я считала себя дурнушкой — если хотите, уродиной. Я не испытываю ненависти к другим женщинам за то, что они хороши собой, красивы, изящны, грациозны, по мнению мужчин. Я ненавижу их за то, что глупы, за то, что они мелочны, ревнивы, легкомысленны, фальшивы. А если они умны, то бессердечны, а если обладают сердцем, то совершенно безмозглы. Разумеется, мне приходится знаться с ними, посещать их и принимать у себя. Ни одна женщина — даже моего возраста, положения и внешности — не в состоянии обойтись без них. Но я не могу любить le beau sexe [53] Прекрасный пол (франц.) , и, поскольку я не способна на это, бесполезно притворяться, что дело обстоит иначе.

При всех своих недостатках леди Мэри не отличалась ни лицемерием, ни вероломством, ни притворством. И все же ее появление в Фэри-Уотер заставило меня похолодеть.

В данных обстоятельствах я с таким же удовольствием, если не с большим, встретился бы с Вельзевулом — рога, хвост, раздвоенные копыта, синее пламя и прочие полагающиеся атрибуты.

— Великий Боже! — воскликнул я. — Да это леди Мэри Кэри!

— Кто она? — спросила другая Мэри, столь не похожая на высокородную даму, приехавшую вторгнуться в наш скромный дом.

— Это тетушка герцога, — ответил я. Разумеется, в этом простом крае известен был только один герцог. — Вам не следует принимать близко к сердцу то, что она станет говорить. За ее случайными фразами ничего не кроется.

В этот момент открылась дверь.

— Как поживаете, Стаффорд? — спросила миледи, шествуя по комнате с таким видом, будто она всю жизнь наносила визиты в Фэри-Уотер. — Благодарю, можете не представлять меня. Вы, я уверена, миссис Тревор, а я — леди Мэри Кэри.