Александр Птахин - Суровая готика

Корнев демократично махнул рукой — сидите, мол, товарищи, не будем времени терять напрасно. И скороговоркой начал:

— Вот, товарищи, знаете сами, международная обстановка такая, что каждая минута на вес золота, так что без преамбул обойдемся. Все люди взрослые и сознательные. Из вас формируется специальная группа, — тут Корнев запнулся, отер лицо клетчатым платком и незаметно посмотрел в блокнот, запамятовав название группы, — Специальная группа по при… привенти… превентивной идеологической контрпропаганде. Вы являетесь ее руководящим составом. То есть империализм изобретает изощренные способы оболванивания советских граждан и своего местного пролетариата. Нам надо этому противопоставить, сами знаете, что… Вот, товарищ Ульхт прибыл недавно из нацистской Германии, где осуществлял разведывательные мероприятия в этой связи, и лучше меня вас в курс введет.

Товарищ Ульхт заговорил. У него, оказывается, и рот имелся. Правда, с такими тонкими губами, что вне процесса речи их и видно-то не было. Говорил он глубоким, хрипловатым голосом с ощутимым иностранным акцентом:

— Чувствуется, что товарищ Корнев из кавалерии родом. Может быть, нас стоит для начала представить с коллегами?

Корнев смутился — он не имел ни малейшего отношения к кавалерии, а из революционного подполья царских времен прямиком перешел в систему органов ВЧК — ОГПУ, а затем НКВД, снова отер покрасневшую физиономию, отхлебнул воды и исправил свою оплошность, ткнув пятерней в сторону «артиста»:

— Товарищ Баев Александр Дмитриевич. Кандидат в члены ВКП(б) с октября 1938 года. Переведен к нам специально для работы в группе, потому что, несмотря на молодой свой возраст, имеет и опыт боевой, и прекрасные характеристики. И традиции партийные блюдет. Я правильно говорю, товарищ Баев?

Товарищ Баев величественно кивнул. При этом в мочке уха Баева что-то вспыхнуло, ослепительно ярко резанув по глазам — там была крошечная серьга…

Вот тебе и на. Прошкин чуть не шлепнулся со стула от такой новости. Нет, речь не о серьге. Хотя сама по себе серьга — факт примечательный.

Баев был личностью довольно известной, хотя известность его была сродни отраженному лунному свету. Потому как имел он самое непосредственное отношение к людям действительно легендарным и прославленным, про таких не то что в газетах — в энциклопедиях пишут и памятники ставят. Во-первых, он был сыном не кого-нибудь, а комдива Дмитрия Деева — легендарного полководца, укрывшего себя бессмертной славой сперва в Монголии, а потом в Туркестанских сражениях Красной Армии, уроженца города Н. и в городе Н. и похороненного после недавней скоропостижной, как писали газеты, кончины. А во-вторых, по тому, что этот молодой человек исполнял должность то ли порученца, то ли адъютанта совсем уж одиозной личности — комбрига 8-й механизированной бригады Дмитрия Шмидта. Прошкин был человеком дисциплинированным и осторожным. Потому и усидел на своей должности несколько лет. Но должность-то как раз такая, что приходится всякие беспочвенные слухи собирать и анализировать. Думать такую крамолу он сам не стал бы, но в донесениях агентов проскальзывало насколько раз — говорят де, этот Шмидт, известный своей удалью еще со времен гражданской, был так смел и задирист, что даже самому товарищу Сталину угрожал, и не просто в пьяной компании — а прямо на партийном съезде. Конечно, это просто сплетня, — как и много других…

Прошкин вернулся к генеральной линии своих размышлений о Баеве.

То есть по всему выходило, учитывая печальную участь этого бывшего начальника Баева, бывшего же героя гражданской войны, бывшего же товарища — Шмидта, опустившегося до службы немецким наймитам, что его порученцу не пилочкой для ногтей, а самой настоящей пилой сейчас на лесоповале за Уралом орудовать, и то при исключительно благоприятном стечении обстоятельств. Что и говорить — неисповедимы пути Господни. Хоть Прошкин и сказал последнюю фразу про себя, но тут же осекся и прикусил язык. Что-то заносит его сегодня. С такими тенденциями мышления и самому на лесоповал не долго загудеть.

А Корнев уже гудел, представляя его:

— Прошкин Николай Павлович. Проверенный наш товарищ. Тоже майор. Коммунист с восьмилетним стажем. Из наших местных кадров, со значительным опытом оперативной работы. Дисциплинированный человек и взвешенный. Так я говорю или нет, Прошкин?

Корнев строго посмотрел на Прошкина, тот оценил доверие руководителя и весомо кивнул.

Теперь Корнев перешел к последнему участнику первого инструктажа группы. Прошкин мог присягнуть — когда он зашел в комнату для заседаний, в ней не было никого, кроме него самого и субъекта, оказавшегося товарищем Баевым. Дверь после того, как вошел Корнев с бледным иностранцем, не открывались… И все равно — теперь в дальнем углу зала уютно расположился крупный мужчина лет сорока с небольшим, в непримечательной поношенной гражданской одежде, с окладистой профессорской бородкой. Про него Корнев прочел прямо из блокнота:

— Профессор кафедры, доктор Борменталь, беспартийный, — и с облегчением захлопнул блокнот.

— Доктор исторических наук. Буду выполнять обязанности эксперта по культам и ритуалам, зовут меня Генрих Францевич, — уточнил доктор Борменталь. Теперь согласно кивнул уже Корнев.

Просто кино и немцы, хмыкнул про себя Прошкин. Потом он осознал ситуацию и обреченно прикрыл глаза. Это что же затевается? Он — в одной группе с отозванным из Германии разведчиком, бывшем порученцем немецкого шпиона, признанного врагом народа, и контриком — профессором. Эх, надо было с утра перекреститься — и все, ехал бы уже к Белому морю… А что, и там люди живут! По крайней мере, была бы какая-то определенность. Участие в группе с таким составом путь к Белому морю просто отодвигало, да и до высшей меры пресечения могло довести.

Сквозь грустные мысли до Прошкина долетала резковатая полуиностранная речь Ульхта. Тот нес полнейшую ахинею, подтверждавшую самые скверные предположения Прошкин:

— Уважаемые товарищи! Благодаря титаническим усилиям, приложенным советской военной резидентурой, сейчас в нашем распоряжении находится некоторое количество очень специфических материалов. Дело в том, что с момента своего формирования, в целях поддержания боевого духа и достижения максимальной эффективности, специализированные подразделения нацистских войск обучают с применением магических практик, использовавшихся еще в средние века — друидами и викингами…

— Я позволю себе уточнить, — совершенно обыденно перебил инфернального выступавшего Борменталь, — расцвет культуры друидов, в равной степени как и викингов, относится к историческому периоду, значительно предшествовавшему средневековью. Если я правильно понял, Йозеф Альдович сейчас ведет речь о материалах, представленных Генрихом Виртом на выставке «Наследие предков», имевшей место в Мюнхене в 1933 году. Там демонстрировался широкий спектр материалов, так или иначе относящихся к рунической магии и более широко подтверждавших положения книги самого Вирта «Происхождение человека». Автор условно подразделяет все человечество на потомков двух рас — Нордической, к коей относит собственно немцев, шире — Ариев, и Гондавнической — породившей так называемые «низшие» расы…