Аноним - Канал имени Москвы. Лабиринт

(а может быть, ты всё-таки не спишь?)

– Привет, малыш, – шелест в комнате, как почти осязаемая волна, и оконная занавесь приходит в движение. Нет, главное – не оборачиваться, не смотреть туда, снова уснуть, и всё пройдёт…

– Ничего не пройдёт, – звучит в комнате или над самым его лицом. – Вставай. У меня совсем мало времени.

Страх тяжестью сдавливает грудь и почти лишает дыхания. Юрий Новиков против воли открывает глаза. К счастью, над ним никого нет. Он узнал голос, как и фигуру, что колышется у окна в такт движениям занавески.

– Ты мне снишься? – с надеждой спрашивает Юрий, голос звучит слабо.

– Ты не спишь. Наоборот, еще никогда настолько не бодрствовал.

Страх совершает ещё одну попытку вернуться, обдаёт лицо Юрия Новикова холодом.

– Ты умер, да? – спрашивает он. – Умер сегодня?

– Малыш… Ты всегда мог повеселить. Но сегодня меня надолго не хватит. Я по-прежнему в госпитале, где ты меня и оставил.

Занавесь колышется.

– Тогда сейчас ты выглядишь даже лучше, – автоматически говорит Юрий Новиков.

– Несомненно, – соглашается Шатун. – Лучше быть сгустком воли, пусть полупризрачным, чем овощем.

В последнем слове сквозит насмешка. Или угроза. Или всё вместе. Это, конечно, Шатун. Занавеска колышется, тёмный ветер в его спальне.

– Я так о тебе не думал, – защищается Юрий.

– Забудь. Я не в обиде. А сейчас вставай.

– Зачем?

– Встань и подойди ко мне.

Юрий поднялся. Тёмный ветер…

– Хорошо.

Он двинулся вперёд. Но с каждым шагом морозящий страх всё более опустошает его, ноги тяжелеют, будто прилипая к полу, да только ослушаться он боится ещё больше. Наконец Юрий остановился.

– Ещё.

Сделал шаг вперёд.

– Ещё…

Юрий подошёл почти вплотную. Встал. Короткий спазм тошноты – от близости покачивающейся фигуры, сквозь которую увидел что-то чуждое и непозволительно интимное одновременно.

– Ещё.

Юрий сглотнул.

– Остался всего шаг. Не бойся. Тебе больше не придётся бояться.

– Но…

– Когда-то я обещал взять тебя с собой. Время пришло.

Тикают настенные ходики?

– Куда «взять»? – хрипло вымолвил Юрий, озираясь по сторонам.

– Да. Ты правильно понял. Просто делай шаг вперёд.

– Что?!

Новый спазм тошноты. Юрий сделал глубокий вдох и… Вдруг ему показалось, что он и вправду начинает понимать. Скосил глаза: его опостылевшая спальня, где можно только лежать и жалеть себя, логово пораженца, лузера; утро, за которым ничего не будет, ничего не ждёт, ему нечего терять…

– Да-а, – протяжный вздох. – Теперь делай шаг. У меня не хватит сил на объяснения – просто войди в меня, и всё поймёшь.

– Как?

– Как входят в воду.

«Я пропал», – успевает мелькнуть в голове у Юрия. Но впервые инаковость другого вдруг больше не выглядит такой непреодолимой, даже, напротив, в этом есть что-то соблазнительное…

– Зачем? – всё ещё задаются вопросом остатки рационального Юрия, хотя по ногам уже прошлась лёгкая пружинящая искра. – Почему?

– Потому что это был всего лишь фальстарт.

Меньше чем через пару часов, когда вокруг уже пело солнечное утро, показавшееся Юрию Новикову прекрасным, он стоял перед насосной станцией «Комсомольская». Теперь, как и обещал Шатун, он знал многое. Не всё, конечно, но они ещё поговорят. Главный приз ждал его внутри. Небольшая вещица, о которой, к счастью, забыли, когда взорвав дверь, извлекали из станции Шатуна. Когда, преданная Раз-Два-Сникерс спалила громиле мозги. Безделица, что смастерил один блаженный чувачок из Деденёво, шкатулка с балериной, танцующей блюз. Валяется, возможно, поломанная, где-то в темноте. Но в этом мире всё складывается к лучшему, если вы на правильном пути. И когда он её отыщет, эту безделицу…

– Да нет, её уже не надо чинить, – пробормотал Юрий Новиков. – Она жива и ждёт… Ждёт. Потому что это был только фальстарт.

Он прыснул, а потом на губах застыла эта новая улыбка. В её ошалелости нет и намёка на прежнее безволие. Напротив, даже присутствует некий шарм. Таким улыбкам невозможно противостоять. В них есть что-то непререкаемо победное. Знающие люди могут подтвердить, что не раз видели подобное. Но только у одного человека. Так улыбался Шатун.

– Фальстарт, – растягивая звуки, произносит Юрий Новиков. И вдруг по-приятельски кивает Великой-и-Загадочной насосной станции «Комсомольская». – Всего лишь фальстарт. Но теперь мы сыграем по-настоящему.

Он толкает новую, навешенную после взрыва дверь. Пора идти вперёд, пересекать границу. Всего лишь мгновение тёмное сырое помещение станции кажется ему распахнутой утробой зверя. Он входит в неё. Пересекает границу. В нескольких километрах отсюда в палате для проблемных госпиталя Святых Косьмы и Дамиана Шатун впервые делает тяжёлый вдох. Трофим в страхе косится на него, пытаясь отодвинуться подальше. Слушает тишину. Мрачно озираясь, шепчет:

– Каменная баба уже здесь…

– Ну, как ты, братец?

В вопросе Хомы беспокойство. Он раздвигает веслом камышовые заросли, видит лодку, в которой укрыл прихворавшего Брута. Третью неделю сам не свой. Бедолага. Да, попали они в передрягу. Влипли так влипли. Видимо, мерзкая хворь, что передалась с отравленной книгой, не прошла ещё окончательно. Яд, конечно, изготовил мастер гибельных зелий. Задержись они, как собирались, хоть на полчаса, смертельная эссенция уже б улетучилась, и никто ничего бы не понял. Всё шито-крыто. Да только им это знание ни к чему! Хорошо ещё, братец Брут держал в руках книгу совсем недолго, а то, неровен час, отправился бы вслед за монахом.

Хома во всём винил себя. Свою жадность. Это ему на Пироговских причалах попался благодетель, охочий до редких книг. Да ещё в трактир пригласил. Как маслено блестел его взгляд. За «Деяния Озёрных Святых» был готов уплатить любую сумму, коллекционером сказался. Только обещанием дело не ограничилось. Хома помнит, как с трудом сдержал жаркую дрожь, не подал виду. Часть сказочного гонорара коллекционер выдал авансом, лишь только сговорились. И аванс этот превышал всё, что они с Брутом заработали за год. Кто ж тут устоит?

– Братец…

Так как ответа не последовало, Хома решил, что его напарник спит. Что ж, сон сейчас ему – благодетельный лекарь. Некоторое время назад Хома спрятал вторую лодку из их великолепного катамарана в густых зарослях камыша, а сам направился на другой берег. В крохотном сельце напротив обитал знакомый травник, что умел держать язык за зубами, да и новостями пора было разжиться. А они становились всё более удручающими. Влипли братцы, влипли.

Брут противился всей затее с самого начала. Не хотел обирать блаженных людей, книжники – они ж как малые дети.