Аноним - Канал имени Москвы. Лабиринт

Что не так? Что она могла увидеть и почему это так сильно напугало? Чем оно могло быть?

«Я не знаю, что видела, – подумала Ева. – Возможно, нечто, не существующее в реальности. Или наоборот, существующее, но скрытое от остальных». Вспомнила, как Хардов рассказывал о сиренах Тёмных шлюзов. Могло ли быть здесь нечто подобное? Пусть теперь всё и прошло или проходит, да только это неприятное, сосущее под ложечкой ощущение осталось,

(ответ лежит в тёмном месте)

смутное чувство неправильности.

«Так устроено восприятие, Ева, – сказал ей как-то Хардов. – Глаз не видит того, что не готов увидеть человек».

Странное чувство неправильности: вот они сейчас удаляются от ворот, и вроде бы действительно становится легче, напряжение спадает, но… Вовсе не потому, что всё прошло, закончилось, осталось позади. Напротив, скорее, уже случилось, это тёмное место, незамечаемое никем, теперь вокруг. Будто что-то…

«Свершилось, – мрачной подсказкой прозвучало где-то внутри. – Вот более подходящее слово».

Взгляд Евы потемнел. Склонив голову, она смотрела на заградительные ворота. И даже не заметила лёгкой судороги, скривившей линию рта. Как и не догадывалась, что Петропавел уже некоторое время с тревогой наблюдает за ней.

– Что вам от меня надо? – прошептала Ева заградительным воротам. Те медленно удалялись, безмолвное и равнодушное к страхам девушки техническое сооружение. Только Ева знала, что это не так. Мимикрия её не обманула. И этот маячок тревоги внутри, оказывается, вовсе не утих.

– Чего надо?!

Ева вдруг поймала себя на мысли, что думает о воротах, как о живом существе.

(глупо, конечно)

И что она очень не нравится этому существу. Но не только.

(глупо)

На какой-то миг медленно уплывающие вдаль ворота, это техническое сооружение, показались ей исполненными мрачного довольства. Пока ещё тихого, дабы не вспугнуть, но всё более нарастающего злорадного торжества.

Однако не только Петропавел наблюдал сейчас за Евой. Среди тех, кто держал лодку гидов на прицеле, нашёлся ещё один человек, у которого поведение девушки вызвало замешательство и озадаченность. Его некрупная фигурка была закутана в накидку с капюшоном, и если бы не пятна камуфляжа, прекрасно маскирующие в густом кустарнике, вполне резонно было бы предположить, что одеяние позаимствовано у монахов.

– Почему ты так себя ведёшь? – глухо сорвалось с губ этого человека. – На что ты смотришь, а?

Лодка с гидами сейчас медленно удалялась по каналу в сторону Клязьмы. Внимательные карие глаза человечка в капюшоне пристально разглядывали странную девушку.

«Мы живём практически на острове, только очень большом, – вспомнились давние слова брата Фёкла. – Остров – дом наш. Канал и цепь водхранилищ с запада и юга, речка Клязьма на востоке да раздольное Уч-море с севера превращают его в неприступную твердыню, надёжно охраняют от погибели, что таится в Пустых землях и туманных сумрачных лесах на той стороне».

Было ещё кое-что, надёжно оберегающее Пироговское братство. У человечка в капюшоне внутри полоснуло холодом.

«Ты ведь не можешь этого видеть? – Мысль смутила, однако вызвала не только тревогу. – Что-то чувствуешь, да? Или…»

Но блуждающие водовороты не позволят гидам и странной девушке продолжить путешествие, они обогнут остров и войдут на ночёвку в Пирогове. И это хорошо. Пожалуй, озадаченность и взволнованность давно уступили место чему-то ещё, что заставило человека в капюшоне немедленно покинуть берег и двинуться вверх по крутому косогору. Обширная часть суши по берегам водохранилища была действительно превращена в остров. И человек в капюшоне намеревался пройти его насквозь и оказаться на берегу Пирогова значительно раньше лодки гидов. На развилке дороги он ненадолго задержался. Одна тропинка вела здесь к Чеверевскому причалу, и можно было бы послать весточку… Но человек в капюшоне принял другое решение. Совсем скоро некрупную фигурку можно было увидеть у того, что когда-то именовалось Цитаделью капитанов, – ох, счастливые были деньки! – а потом стало мрачным Храмом Лабиринта.

Охранники на воротах учтиво поклонились некрупной фигурке, только камуфлированная накидка была теперь вывернута на изнанку, – она оказалась двусторонней, – и приобрела благочинный окрас. Человек в капюшоне спускался по коридорам вниз, скупо освещённым факелами, и остановился перед дверью в просторной галерее. Дверь отворилась, вышли безмолвные служанки с полотенцами и тазами воды, и та, что теперь смотрела за ними. В руках также выжатое полотенце, тело крупное, кожа белая, но на лице свежий румянец. Нелегко изображать верную безутешную супругу, когда выглядишь настолько сытым. Румяная женщина строго посмотрела на некрупную фигурку, в глазах не было приязни:

– Ну и где опять шляешься?

– Нигде, – последовал ответ.

– Всё вынюхиваешь, – подозрительно протянула румяная женщина. – Смотри, брат Дамиан…

– Дамиан? – нарочито пренебрежительная усмешка. – С каких это пор он у нас отдаёт распоряжения?

– Да как ты смеешь?! – Взгляд стал наливаться желчью. – Не забывай…

– Это ты не забывай! – И хотя со всякими провокациями и нарочитыми усмешками теперь стоит обходиться крайне осторожно, голос всё же наливается сталью. – Ты не забывай, кто находится там, за дверью. Или на нём уже поставлен крест?

Вспышка гнева на сытом румяном лице, да только человек в капюшоне не стал дожидаться ответа. Быстро двинулся вперёд и, оказавшись в ещё более просторном зале, глухо затворил за собой дверь.

У всех капитанов Пироговского братства лодки несли носовое украшение – ростры, связанные с их именами. Над форштвенем быстроходного шлюпа капитана Фоки красовалась искусно вырезанная фигурка тюленя, у шумного весельчака Петра далеко вперёд был выдвинут грозный каменный бивень, нос же поставленной тут в полумраке большой лодки венчала гордая голова льва.

Тягостный вздох сорвался с губ человека в капюшоне. В лодке лежал крупный мужчина. Глаза полуприкрыты, хотя сон его был много глубже сна самого усталого человека. Правда, кое-кто желал, чтобы этот сон, объявленный священным, вообще никогда не прервался. Не было необходимости смотреть в глухую стену, куда устремлены незрячие львиные глаза, дабы убедиться, что там пока ничего нет. Они находились здесь одни. То, что появится в стене, обычно выдавало своё приближение не только подрагиванием, как при сквознячке, факельных и свечных огней.

Человек откинул капюшон, взошёл на лодку и какое-то время постоял в нерешительности, глядя на мужчину. Снова вздохнул, но теперь к тяжести примешалась нежность. И вдруг сделал шаг и лёг рядом с мужчиной. Взял его за руку, подержал и свернулся калачиком. Прошептал: