Говард Лавкрафт - Наследство Пибоди

— Я искренне сожалею, поверьте. Но каким образом все это может касаться меня?

— Я уверен, вы здесь ни при чем, мистер Пибоди. Но вы появились у нас недавно и человек сравнительно чужой, а… впрочем, все равно вы это узнали бы рано или поздно… Словом, фамилия Пибоди не пользуется у нас большой популярностью, скорее наоборот — у многих в здешней округе она вызывает сильнейшее раздражение и даже ненависть.

Я больше не пытался скрыть свое изумление.

— Но почему?

— Видите ли, очень многие люди слепо верят всякого рода сплетням, как бы они ни были смехотворно нелепы. — Хопкинс чуть помолчал, прежде чем продолжить: — Вы уже достаточно взрослый и серьезный человек и, надеюсь, в состоянии понять и оценить, что это значит, — особенно для такой сельской глубинки, как наша. Еще в бытность мою ребенком о вашем прадеде рассказывали массу всяческих небылиц, но факты таковы: в течение всех лет, что он прожил в своем поместье, у многих семей в этих местах периодически исчезали маленькие дети, причем исчезали бесследно, так что сегодня всем старожилам первым делом пришло в голову сопоставить два разных события: появление в усадьбе нового человека из семейства Пибоди и новое чудовищное преступление, по всем признакам чрезвычайно похожее на те трагедии, которые молва всегда связывала с одним из членов вашего рода.

— Но это же абсурд!

— Безусловно, вы правы, — поспешно согласился старый адвокат, но в голосе его, вполне любезном и дружелюбном, не чувствовалось уверенности, — однако все обстоит именно так, как я вам описал. И потом, сейчас апрель и до Вальпургиевой ночи осталось меньше месяца.

Боюсь, при последних его словах я побледнел настолько, что это уже не могло остаться незамеченным.

— Полноте, мистер Пибоди, — сказал Хопкинс, неудачно пытаясь войти в шутливо-фамильярный тон, — уж вы-то наверняка знаете, что здесь все и всегда считали вашего прадеда чернокнижником и колдуном!

Когда я несколько минут спустя покидал дом этого славного джентльмена, мысли мои пребывали в ужаснейшем беспорядке. Несмотря на приводившие меня в ярость презрительные и — как я не без злорадства отметил — испуганные взгляды встречных обывателей, я был гораздо сильнее обеспокоен одним внезапно закравшимся мне в душу подозрением: а не было ли и впрямь какой-то связи между событиями этого дня и тем, что привиделось мне прошлой ночью? Итак, попробуем рассуждать здраво: накануне мой незабвенный предок является мне в ряде неясных и причудливых сновидений, а на следующий день о нем вдруг заходит разговор при обстоятельствах, уже гораздо более зловещих и — что особенно важно — более реальных. Хотя, с другой стороны, я узнал в городке не так уж много, разве что выяснил причину неприязненного отношения местных жителей к Эзафу Пибоди: они, народ в большинстве своем невежественный и суеверный, считали его магом, колдуном, злым волшебником — в общем, тем, кто знается почем зря со всякой нечистой силой; но это было всего лишь их субъективное мнение. Не стараясь теперь уже соблюдать хотя бы видимость приличия, я протолкался сквозь группу людей, которые, в свою очередь, шарахались от меня, как от прокаженного, уселся в свой автомобиль и поехал обратно в усадьбу. По приезде нервы мои подверглись еще одному испытанию — к двери был прибит гвоздями большой кусок фанеры, на котором кто-то из моих безграмотных соседей коряво нацарапал карандашом: «Праваливай — а ни то будит худо».

Следующая ночь — отчасти, быть может, под влиянием всех описанных выше неприятных событий — прошла еще тревожнее, чем две предыдущих.

Единственным, хотя и немаловажным, отличием была достаточно последовательная смена видений и цельность общей картины сна. Опять мне являлся мой прадед Эзаф Пибоди, но сейчас отдельные черты его внешности, ранее не бросавшиеся в глаза, как бы разрослись, обрели пугающие вес и значимость. Огромный черный кот был при нем и тоже выглядел весьма угрожающе — шерсть дыбом, уши нацелены вперед, хвост поднят торчком; в таком виде эта тварь сопровождала своего хозяина, беззвучно скользя у его ноги или чуть позади. Старик нес в руках какой-то предмет — не могу сказать в точности, что это было, поскольку изображение начало расплываться и я увидел только большое белое или бледно-розовое пятно. Он двигался через лес, через поля и огороды, мимо темных домов и отдельно стоящих деревьев; он проходил какими-то узкими коридорами, а один раз — могу поклясться — я видел его внутри глухого закрытого склепа или гробницы. Кроме того, я неоднократно узнавал в декорациях снов отдельные внутренние помещения старой усадьбы. Этой ночью у Эзафа Пибоди объявился еще один постоянный спутник — Черный Человек. Не негр, нет, гораздо чернее — чернее ночи, чернее самой тьмы. Он держался все время немного поодаль, и лишь иногда я угадывал страшный уродливый лик в том сгустке мрака, из глубины которого мрачно сверкали два огненно-красных глаза. Еще там были разные мелкие твари, то и дело мелькавшие рядом со стариком: крысы, летучие мыши и какие-то отвратительные существа — помесь крысы и человека. Временами до меня даже доносились звуки — сдавленный крик, детский плач и одновременно дикий торжествующий хохот, а затем чей-то монотонный голос нараспев произнес: «Эзаф уже возвращается . Эзаф начинает расти ».

Уже после того, как я проснулся и увидел, как предрассветные сумерки вливаются в окно спальни, меня долго преследовали звуки детского плача, который, казалось, раздавался где-то поблизости, внутри самого дома. Больше я не засыпал, но продолжал лежать неподвижно с широко открытыми глазами и думать о том, какие еще новые сюрпризы принесет мне грядущая ночь, и следующая за ней, и еще многие другие ночи, подобные этой.

Приезд из Бостона бригады рабочих-поляков временно отвлек меня от всех тревог, связанных с ночными кошмарами. Старший над ними, коренастый мужчина по имени Джон Чичиорка — или что-то вроде того, — оказался малым весьма толковым и пользовался у подчиненных непререкаемым авторитетом. На вид ему было лет пятьдесят, и я особо отметил его хорошо развитую мускулатуру; приказания, которые он отдавал трем другим рабочим, исполнялись ими с какой-то даже чрезмерной поспешностью — заметно было, что они побаиваются его гнева. По словам бригадира, они договорились с моим архитектором, что прибудут сюда через неделю, так как у них еще оставалась одна незаконченная работа в Бостоне, но ту работу внезапно пришлось отложить, и вот они здесь; из Бостона поляки отправили архитектору телеграмму с сообщением о своем скором приезде. Они, в сущности, были готовы приступить к работе немедленно, не дожидаясь архитектора, поскольку тот еще в прошлую встречу передал им необходимые планы и чертежи и ввел бригадира в курс дела.