Антонина Ванина - Всё закончится на берегах Эльбы

— Хороший вопрос, — загадочно улыбнулся Отто, — Кажется, они ратуют за отмену Версальского договора, восстановление довоенных границ и армии. А ещё они требуют вернуть Германии все колонии, конфисковать спекулятивные доходы времён войны, национализировать тресты, выплатить достойные зарплаты рабочим, повысить пенсии, изъять земли на общественные нужды. Крупные промышленники должны рыдать. А ещё эти мечтатели обязуются обучить талантливых бедных детей за государственный счёт, заняться оздоровлением нации и всячески помогать матерям и детям.

— Что ж, и я бы поддержал такую программу.

— Не спешите, профессор, — ухмыльнулся журналист. — Эти революционеры планируют сладкую жизнь для всех граждан Германии, но готовы считать таковыми не всякого.

— В каком смысле?

— В их программе прямо сказано, что гражданином может быть только немец по крови, а все прочие — нет.

— Что за глупость? — нахмурился профессор Метц. — Как может быть иностранцем, например, поляк или чех по происхождению, если он и его предки всю жизнь прожили в Германии? Нелепица какая-то.

— Не знаю, что эти революционеры думают о чехах, поляках и русских латышках по матери, — в этот момент Отто нежно погладил руку улыбающейся ему Лили и перевёл взгляд на хмурого Даниэля, — а о евреях революционеры выразились предельно ясно. По их представлениям они гражданами быть не могут.

— Это ещё почему? — вопросил профессор Метц.

— Видимо, господа национал-социалисты считают, что в Германии слишком много евреев среди политиков и предпринимателей, а среди еврейских политиков и предпринимателей слишком много социал-предателей. Так что, их программа по отношению к евреям — это форма политической и экономической борьбы. Причудливой, но всё же борьбы.

— Это какая-то ненормальна борьба, — заключил профессор.

— Пожалуй, — согласился Отто. — Хотя, знаете ли, евреев в Германии очень мало, а в нынешней немецкой политике подозрительно много. На эту диспропорцию революционеры и упирают. Только бороться они хотят не с вредоносными политиканами, а со всеми евреями сразу. Сначала они собираются выдавить их из парламента, потом с рынков, и в конце, согласно их плану, все евреи независимо от политической ориентации прекратят издавать и редактировать газеты на немецком языке. При такой системе я бы лишился половины работодателей. А если национал-социалисты каким-то невероятным образом получат бразды правления и дореформируются до того, что нам станет нечего есть, то они обязуются выслать из Германии все лишние рты в лице не граждан. Каковы перспективы? Это все написано открытым текстом в их программе.

— Теперь я понимаю, почему они устроили путч, — мрачно заключил профессор, — с такими взглядами на будущее страны, никто не станет выбирать их в парламент.

От тревожных событий в городе и стране профессора Метца отвлекала только работа. Помимо преподавания и практики ему нередко приходилось консультировать коллег. Какого же было удивления Метца, когда в начале нового 1924 года в его дом пожаловал выдающийся берлинский терапевт Клемперер.

— Профессор, — вкрадчиво обратился он к Метцу, — у меня есть пациент, и я нахожусь в затруднении. Я не могу вам назвать его имени и должности, но скажу, что это высокопоставленный чиновник иностранного государства и ему чуть более пятидесяти лет.

— Что ж, и власть имущие не застрахованы от недугов.

— Вы правы.

— Так что же вы хотите у меня узнать?

— Дело в том, что болезнь моего пациента не укладывается ни в одну из известных форм мозгового заболевания.

— Интересно. Продолжайте.

— Первые симптомы проявились два с половиной года назад. Это были головокружения и ощущение тяжелой усталости. Пару раз пациент терял сознание. Поначалу я склонялся к тому, что головные боли и бессонница вызваны чрезвычайным переутомлением, так как никаких органических поражений мозга и нервной системы я не обнаружил.

— Надеюсь, ваш пациент позволяет себе отдых, чтобы восстанавливать силы?

— Увы, — признал Клемперер, — работа для него оказалась важнее собственного здоровья. К тому же он всё время сомневается в поставленном диагнозе.

— Вот как? Из-за чего же?

— Вначале он всерьёз опасался, что все эти симптомы предвещают душевный недуг. Когда через год его состояние неожиданно ухудшилось, мой коллега предположил, что всему виной старое ранение.

— Каким образом, позвольте узнать? — удивился такому обороту профессор Метц.

— Дело в том, что те пули так и не извлекли. Коллега подозревал, что болезнь может быть вызвана свинцовым отравлением и рекомендовал извлечь обе пули.

Имея за плечами опыт военного хирурга, профессор Метц тут же возразил:

— Но ведь они уже успели осумковаться. Сколько лет прошло с момента ранения?

— Четыре года.

— Тем более. Если свинцовое отравление не проявило себя в первые два года, вряд ли оно имеет место быть сейчас.

— Теперь коллега тоже это понимает, — кивнул Клемперер. — Но тем не менее, одну пулю он всё же удалил, из правой надключичной области. Операция прошла удачно, а через месяц случился приступ. У больного началась рвота, онемела правая рука и правая нога. Всё это сопровождалось сильной головной болью и помутнением зрения. А через час все симптомы исчезли, но повторились через четыре дня. Больной не мог говорить. Я заподозрил тромбоз мелких сосудов моторно-речевой зоны головного мозга.

— Но почему не тромбоз магистральных сосудов?

— Так ведь речь и подвижность конечностей вскоре вернулись. Это-то меня больше всего и удивляет. Состояние пациента периодически улучшается. Его интеллект полностью сохранился. Такая картина не характерна ни для одного известного мне заболевания. Коллеги твердят об артериосклерозе в тяжелой форме, но, согласитесь, для человека пятидесяти лет со здоровым сердцем, полностью сохранившим интеллект, подобное просто нехарактерно.

— И что же, ваш пациент выздоровел?

— Нет. Парез правых конечностей и потеря речи время от времени повторяются и так же периодически проходят. Я теряюсь в догадках. Такой болезни нет ни в одном медицинском справочнике.

— А вы не подозревали отравление? — к удивлению собеседника спросил профессор Метц. — Та периодичность, которую вы упоминаете, скорее, говорит не о внутренних изменениях, а о непостоянном внешнем воздействии. К тому же вы упомянули, что ваш пациент занимает высокую должность.

— Но, позвольте, сейчас не времена Борджиа.

— Коварство многих ядов состоит в том, что их нельзя обнаружить. Полагаю, никто бы не стал травить видного чиновника банальным мышьяком. Кстати о мышьяке, вы не подозреваете у пациента сифилис?