Ганс Эверс - Сочинения в двух томах. Том первый

По его толстым губам потекла слюна, увлажняя черную гаванну. Он опять посмотрел на нее жадным дрожащим взглядом. И он понял в одну минуту, что влечет людей к этому странному маленькому созданию. Они будто рыбы, которые плывут на приманку и не видят крючка, он же хорошо видит острый крючок и думает, как бы его избегнуть — и все-таки съесть лакомый кусок…

Вольф Гонтрам служил в городской конторе тайного советника. Приемный отец взял его из гимназии и поместил волонтером в один из крупных банков. Вольф забыл там, чему с трудом научился в школе, и пошел своею дорогой, делая все, что от него требовали. Потом, когда окончилось время учения, он поступил в контору тайного советника, которую тот назвал своим «секретариатом».

Это было странное учреждение, секретариат его превосходительства. Заведовал им Карл Монен, доктор четырех факультетов, — старый патрон был им доволен. Он все еще не женился, но имел много знакомств и завязывал новые. Но все они ни к чему не вели. Волос у него давно уже не было, но он остался по-прежнему чутким: он всюду что-нибудь чуял — жену для себя, дела для тайного советника.

Двое молодых людей оформляли книги и корреспонденцию. В конторе существовала особая комната с дощечкой: юрисконсульство. Здесь советник юстиции Гонтрам и Манассе, все еще не достигший этого звания, сидели по утрам. Они вели процессы тайного советника, которые росли изо дня в день: Монассе — наиболее верные, оканчивавшиеся выигрышем, а старый советник юстиции — безнадежные: он постоянно откладывал их и в конце концов приводил к желанному результату.

Доктор Монен тоже имел отдельную комнату, вместе с ним сидел Вольф Гонтрам, которому он протежировал и которого старался образовывать на свой лад. Этот Монен знал много, едва ли меньше маленького Манассе, но никогда его познания ни в чем не соприкасались с его личностью. Он никогда не умел применять их на деле. Он собирал познания, будто мальчик коллекцию почтовых марок, — только потому, что их собирают сверстники. Они лежали где-то в ящике, он о них не заботился: только когда кто-нибудь выражал желание видеть редкую марку, вынимал альбом и раскрывал его: «Вот саксонская, три гроша, красная».

Его что-то влекло к Вольфу Гонтраму. Быть может, большие черные глаза, которые он когда-то любил, когда они еще принадлежали его матери, — любил, как мог он любить и как любил сотни других. Чем отдаленнее были отношения с какой-либо женщиной, тем значительнее казались они ему. Он считал себя теперь интимным советником женщины, хотя на самом деле ни — когда не отваживался даже поцеловать ей руку. К тому же молодой Гонтрам так доверчиво выслушивал его любовные похождения, не сомневался ни на секунду в его геройских подвигах и видел в нем величайшего ловеласа, которым хотелось сделаться самому.

Доктор Монен одевал его, учил завязывать галстук; давал книги, брал с собою в театр и на концерты, чтобы постоянно иметь благодарного слушателя для своей болтовни. Он считал себя светским человеком — и такого же хотел сделать из Вольфа Гонтрама.

Нельзя отрицать, что одному ему Вольф был обязан тем, чем он стал. Ему нужен был такой учитель, который не требовал ничего и постоянно только давал, день за днем, почти каждую минуту, который воспитывал его совершенно незаметно, — и жизнь пробуждалась в Вольфе Гонтраме.

Он был красив, — это видел и знал весь город. Один только Карл Монен не замечал этого: для него мысль о красоте была возможна лишь в тесной связи с какой-нибудь юбкой. И ему казалось красивым все то, что носило длинные волосы, — ничего больше. Но другие видели это. Когда он еще учился в гимназии, старики оборачивались, глядя ему вслед. Зато теперь за ним устремлялись взгляды из-под вуалей и из-под больших шляп, глаза красивых женщин.

— Что-нибудь да выйдет, — проворчал маленький Манассе, сидя с советником юстиции и его сыном в концертном саду, — если она не отвернется, клянусь честью. У нее скоро заболит шея.

— У кого? — спросил советник юстиции.

— У кого? Да у ее королевского высочества, — воскликнул адвокат. — Поглядите, коллега, уже с полчаса она смотрит, не отрываясь, на вашего сына. Шею скоро себе свернет.

— Ах, оставьте ее, — равнодушно заметил советник юстиции.

Но маленький Манассе не унимался: «Сядь-ка сюда, Вольф!» — сказал он. Молодой человек повиновался и сел рядом с ним, повернувшись спиной к принцессе.

Ах, эта красота пугала маленького адвоката, — как у его матери казалось ему, он видит за ней маску смерти. Это его мучило, терзало: он почти ненавидел мальчика, так же как когда-то любил его мать. Ненависть была какой-то странной — точно кошмар, точно горячее желание, чтобы судьба молодого Гонтрама свершилась скорее, — все равно она должна неминуемо разразиться над его головою — так лучше сегодня, чем завтра. Адвокату казалось, это принесло бы избавление, но тем не менее он делал все, лишь бы отсрочить его, помогал во всем, в чем только мог, молодому человеку, поддерживал словами и делом.

Когда его превосходительство тен-Бринкен украл капитал приемного сына, он был вне себя. «Вы болван, вы идиот», — обрушился он на советника юстиции и чуть в него не вцепился, словно его покойная собачка Циклоп.

Он рассказал отцу со всеми подробностями, как нагло надули его сына. Тайный советник взял себе виноградники и участки земли, которые Вольф получил по наследству от тетки, и заплатил за них ничтожную сумму. А ведь он открыл там целых три источника минеральной воды и теперь их эксплуатировал.

— Ведь вам никогда бы это и в голову не пришло, — спокойно возразил советник юстиции.

Маленький Манассе плюнул с досады. Не все ли равно? Земля стоит сейчас вшестеро больше. А то, что заплатил старый мошенник, он почти все засчитал за содержание мальчика. Это уж прямо свинство…

Но сказанное не произвело никакого впечатления на советника юстиции. Он был добр, настолько добр, что видел в каждом человеке лишь хорошие стороны. В самых жестоких преступниках он умел находить частицу доброго чувства. Он был от души благодарен тайному советнику, что тот поместил мальчика в своем секретариате, и говорил постоянно о там, что профессор обещал не позабыть Вольфа в своем завещании.

— Профессор? — адвокат побагровел от скрытого негодования. — Он не оставит ни гроша мальчику!

Но советник юстиции закончил спор: «Да, впрочем, ведь ни одному Гонтраму никогда не было плохо».

До некоторой степени он был действительно прав.

С тех пор, как вернулась Альрауне, Вольф каждый вечер ездил верхом в Лендених. Доктор Монен достал ему лошадь у своего друга ротмистра графа фон Герольдингена. Ментор заставил подопечного учиться танцам и фехтованию. «Это должен уметь каждый светский человек», — заявил он и начал рассказывать о победных поединках и неотразимых успехах на балах, — хотя сам никогда не садился на лошадь, никогда не дрался на дуэли и едва мог танцевать старомодную польку.