Сергей Смирнов - Колыбель мертвецов

— Давай крутану! — не своим голосом крикнул Леха.

Но двигатель внезапно ожил. Автобус буквально прыгнул вперед — и тут же застрял. Дернулся раз, другой, третий, содрогаясь и дребезжа. Яростно взревывал движок.

— Толкнуть надо! — обернулся шофер.

Не рассуждая, мы кинулись в двери. Обежали автобус, уперлись, бестолково толкнули раз и другой. Позади, даже сквозь шум, послышался новый треск. Я мельком глянул назад: упала еще одна сосна, а за ней из-под снега вдруг выскочил черный крест.

Это прибавило сил, и не только мне: автобус выкатился вперед и даже пошел слегка боком. Прыгали внутрь уже на ходу, и даже не закрыв двери, прилипнув грудью к рулю, шофер налег на газ…

* * *

Сколько мы носились по проселкам, плутая в соснах, не знаю.

Наверное, долго. По пути попадались строения — но ни света, ни признака жизни. Наконец под колесами снова появился асфальт, и вскоре впереди показался просвет и черная широкая лента шоссе.

Шофер приткнулся к обочине, в тени сосен, не доезжая до магистрали. Перевел дух, закурил, отвалившись от баранки, потом повернулся к нам. Света он не включал, но вокруг посветлело: пелена облаков истончилась, сквозь нее глянуло мутное, словно больное око луны.

— Надо бы на разведку сходить. Глянуть, как там и что, — сказал он, ни к кому конкретно не обращаясь.

Леха завозился, буркнул:

— Сейчас… Дедов пересчитаю…

Устроили что-то вроде переклички. Все были живы, хотя разведчик совсем раскис. Шофер подал нам аптечку, дедам раздали валидол, нитроглицерин, валерьянку.

— Ну, пойдем, что ли? — спросил меня Леха.

Мы вылезли и отправились по дороге. Вышли на шоссе. Оно было абсолютно пустынно в обе стороны.

— Первый закон — не высовывайся! — сказал Леха.

Мы отошли под сосны, присели на корточки. Асфальт казался мокрым и сиял под луной. Было тихо. Леха спрятал руки в рукавах, нахохлился так, что голова вместе с шапкой ушла в воротник.

— Что там случилось, в городе? — спросил я.

— Да вроде ничего.

— А зачем же тогда карантин?

— Знал бы — сказал бы давно… — Леха вдруг вздохнул. — Эх, лучше бы на Кавказ… Ведь предлагали же. Там, по крайней мере, враг понятный…

Он подумал.

— Наших ребят последние дни на какие-то бетонные работы возили. С утра до ночи. Говорили, дамбы укреплять. Что за дамбы? Наврали, наверное. Теперь я думаю — оборону выстраивали…

Он пугливо глянул в сторону леса, послушал — было тихо — успокоился.

— Еще говорили, паника в городе. Сам я не видел, но рассказывали, что народ потихоньку уезжает. Кто на дачи, кто к родне. А неделю назад два взвода бросали разгонять демонстрацию.

— Какую?

— Да кто ее знает? Парни вернулись злые. Говорят, там одни старики были, драться кидались. Наши, правда, поймали каких-то парней, но их тут же фээсбэшники забрали. Плакаты какие-то у них были, про конец света, что ли.

— Так все-таки: из-за чего уезжали? Что за паника?

Леха помолчал.

— Да, видно, из-за того самого. Из-за конца света…

Я все еще ничего не понимал. Надо бы расспросить дедов — закрывались ди станции метро? Сообщалось ли об авариях, «ремонтных работах»?

В городе тоже хватало кладбищ…

* * *

Они появились неожиданно — потому, что почти бесшумно.

Колонна большегрузных военных грузовиков, с кузовами, закрытыми брезентом шла медленно, с ближним светом, двигатели работали чуть слышно, на малых оборотах, шуршали покрышки — весь этот автопоезд приближался к нам. Пригнувшись, мы бросились под защиту сосен и притаились. К нашему ужасу, колонна стала поворачивать — как раз к нашему автобусу.

Предупреждать уже было поздно; мы лишь передвинулись, срезав угол, ближе.

Колонна протащилась мимо автобуса, стоявшего на обочине с выключенным светом, не задержавшись ни на секунду. Когда габаритные огни последнего грузовика стали едва различимы, мы подбежали к автобусу.

Шофер по-прежнему сидел за баранкой — немой и сосредоточенный.

Открыл двери. Мы прыгнули внутрь и я сказал:

— Поехали за ними.

Шофер глянул на меня удивленно-недоверчиво. Леха, сообразив какую-то свою выгоду, поддержал:

— Давай поехали! Слышал?..

Двигатель завелся сразу же. Соблюдая светомаскировку, мы развернулись и не торопясь двинулись вслед за колонной.

Через пару километров мы догнали ее — она как раз сворачивала на боковую грунтовку; сверток охранял букет указателей, один из которых свидетельствовал о радиационной опасности.

Возможно, дорога вела на полигон, но я не стал уточнять. Тем более, что до полигона колонная не дошла. Когда сосын поредели, мы оказались на широком открытом пространстве, сплошь заваленном гигантскими кучами мусора. У меня мелькнула было мысль, что это одна из муниципальных свалок, но тут грузовики стали тормозить и разворачиваться.

— Стой. Открой двери и жди здесь, — вполголоса сказал я.

Оставив автобус у «колючки», щедро развешенной на столбах, я метнулся к ближней куче. Полез наверх. Сзади послышалось сопение, потом — сдавленная ругань: за мной полз Леха.

Куча состояла из странных предметов, но на этой стороне ничего нельзя было разглядеть, а на ощупь я мог лишь приблизительно определить, что ползу по доскам, перемешанным с крупными осколками камня. Свет с той стороны поднимался над вершиной зеленым ореолом. На той стороне слышались голоса, а потом раздался грохот.

Последние метры я преодолел на четвереньках, порвав перчатки и ободрав ладони.

Внизу открылась широкая площадка, на которой полукругом стояли машины, а между ними сновали десятки солдат в простых бушлатах. А кроме того, работали несколько бульдозеров, еще какие-то механизмы, и надо всем этим стояло облако пыли, подсвеченное прожекторами.

Разгружали машины.

Присмотревшись, я понял, что это был за груз, только не сразу поверил своим глазам. А поверив, перевел взгляд на тот мусор, на котором лежал животом вниз.

Что-то неудобное упиралось в живот. Я передвинулся, скосил глаза.

Череп. Кости. Обломки гробов. Обломки гранитных надгробий и памятников. Чугунные плиты. Старинные восьмиконечные кресты с завитушками, тоже отлитые из чугуна. Фотографии, впечатанные в овалы. Обрывки полуистлевшей материи. Чьи-то мертвые высохшие локоны. И венчик из белых искусственных цветов.

Сбоку в странной позе застыл Леха. Как зачарованный, он водил пальцем по гранитному обломку с табличкой из бронзы. На табличке было крупно выбито: «ТЫ БЫЛА НАШЕЙ РАДОСТЬЮ, ТАНЕЧКА». И даты: «1966–1973».

— Леш! — позвал я.

Он перевел на меня пустые глаза.

— Что они делают — видишь?

Он перевел взгляд вниз. Сосредоточенно вглядывался. Потом неторопливо снял с плеча автомат, пристроил его на чью-то мумифицированную голову с роскошными черными волосами, высохшими до состояния, близкого к мертвой синтетике. И стал старательно целиться, чуть ли не высовывая язык.