Дмитрий Ахметшин - Ева и головы

И Ева мечтательно уставилась в пространство. Эдгар разглядывал девочку, видно, пытаясь понять, всерьёз она говорит или нет.

— Мы ему, наверно, тоже понравились, — сказал он. — Но осёдлому человеку нельзя доверять людям странным, таким как мы.

Ночевали они прямо в поле, откуда при свете дня можно было наблюдать как будто вырезанные из грозовых туч дома, а сейчас — только робкое зарево, которое бередило фантазию и позволяло легко представить, что там, за холмом, рассыпаны сокровища, что искрятся и переливаются, тая в себе энергию зашедшего солнца. Эдгар не захотел оставаться в городе, хотя многочисленные гуляки приглашали врача присоединиться к ним, и вообще, обдавали слишком уж непривычным и, скажем прямо, приятным радушием, пусть и слегка отдающим брагой. Но после того, как чета кожевников исчезла, после того, как они чуть ближе познакомились с Августом, улицы начали казаться Эдгару разверстыми глотками, что грозят поглотить их вместе с лошадью, повозкой, со всеми инструментами и резным сундуком из красного дерева, несмотря даже на всё величие его светлости.

Тряпицу с кровавым трофеем они развернули, только когда удостоверились, что в ночи за ними никто не следует. Ева запалила лампу, наскоро заменив там масло: вечер предстоит долгий.

— За такие штуки в нашем багаже мы можем легко отправиться на костёр, — сказал Эдгар. Он успокоился внешне, но в глазах плескался самый натуральный страх. — Но зарывать этот обрубок нельзя. Я хочу сначала хорошенько всё рассмотреть. Это чудо природы — но господне чудо или диаволово, для нас это загадка.

— Может, это самая обычная вещь, — вынесла своё предположение Ева. Она бодрилась, как могла: после такого насыщенного вечера хотелось только одного — поскорей пристроиться в какое-нибудь тихое место и закрыть глаза. Но пока бодрствовал Эдгар, Ева не могла себе такого позволить — боялась пропустить что-то интересное. — Может, внутри каждого из нас растёт по маленькой руке, просто у кого-то она вырастает чуть-чуть больше, чем надо?

— Хорошая мысль, — признал Эдгар. Но, подумав, сказал: — Наверное, это невозможно. Иначе тогда о руке в животе было бы известно всем. Подумай, скольким беднягам в тюремных застенках вспарывают животы и обрекают таким образом на долгую смерть? А в битвах — сколькие погибают от того, что им выпускают кишки? Наверняка такой необычный предмет обрёл бы какую-нибудь известность. Давай-ка её сюда.

При втором, не таком беглом, взгляде, форма необычного органа не изменилась. Это совершенно точно была рука, покрытая коркой подсыхающей слизи. На пальцах, под тонкой белой кожей, чётко видны были суставы.

— Нет рисунков, — удивлённо произнёс Эдгар.

— Каких ещё рисунков?

— Рисунков на коже. Посмотри на пальцы… ну да ты сама знаешь, что там увидишь. У каждого человека кожа имеет определённую фактуру. А здесь ничего. Гладкая, как будто у червя.

Это, пожалуй, оказалось единственным, что обращало на себя внимание. Во всём остальном это была обыкновенная рука, которых у любого человека две штуки. С той стороны, где она была отрезана, выделялись уродливые синюшные вены и торчал обломок косточки.

Эдгар отстранился, закрыл глаза и сглотнул.

— Мы не будем её зарывать. Я чувствую… предчувствую, что эта рука означает нечто очень важное. Нам нужно её сохранить. Вот что мы сделаем. Мы погрузим её в винный раствор. У меня как раз найдётся подходящая ёмкость. А раствор можно получить, если развести соль небольшим количеством воды и большим — крепкого вина.

— Где мы возьмём столько соли? — спросила Ева.

Великану, судя по всему, нужно было её немало.

Соль всегда была дорогой, и в блюда мать клала её буквально по щепотке. Ева соскучилась по соли: то, что получалось у неё на костре, не всегда можно было есть не посолив. Но Эдгар съедал всё, не моргнув глазом. Он вполне мог питаться в лесу пищей любого дикого зверя, травоядного ли, или, может, даже плотоядного. Ева ни разу не видела, чтобы он ел сырое мясо, но почему-то девочке казалось, что Эдгар не привередлив в еде. То есть совсем не привередлив.

— Может быть, завтра купим на каком-нибудь рынке, — сказал он, всё ещё разглядывая руку и зачем-то пересчитывая на ней пальцы. — У тебя остались ещё эти глупые медные кругляши?

Ева кивнула. Деньги, за которые Эдгар поневоле продавал своё цирюльничье мастерство, она почти не тратила. Другое дело — и оба они это понимали — чтобы найти рынок, они должны для начала найти достаточно большой город, а его в ближайшее время на пути не предвиделось.

Они могли также выйти на тракт и встретить какого-нибудь проезжающего торговца, но когда ты путешествуешь не дорогами, а направлениями — это не так-то легко. В этом, пожалуй, единственный недостаток такой разновидности путешествий. Ну, ещё и в том, что тропа, которой ты пробираешься через лес, может запросто исчезнуть из-под твоих колёс.

— Что ж, есть ещё один способ.

Эдгар по-хозяйски огляделся.

— Кажется, вон там орешник… нарви мне его веточек, тех, что посуше.

Ева исполнила его поручение, но Эдгар, к её удивлению, бросил их в костёр.

— Завтра у нас будет соль, — сказал он. — Это один из небольших лесных секретов, которые узнаешь, если долго соприкасаешься с природой.

Когда ветки прогорели, он собрал золу и сварил её в котелке, залив небольшим количеством воды. Ева, до последнего ожидавшая волшебного действа, к тому времени уже клевала носом. Так и заснула она возле остывающих углей, и великан, подняв девочку на руки, отнёс её в повозку.

С рассветом Эдгар, кажется, немало удивился, что из города за ними никто не пришёл.

— У злоупотребляющих вином от радушия до агрессии всего полшага, — сказал он девочке. — И на этих полшага человека может подвинуть всё что угодно, в том числе и другой человек.

— Какой ещё человек? — спросила, безуспешно пытаясь проковырять в глазах щелочки, Ева.

На это Эдгар ничего не ответил. Он слил солёную воду с пеплом в глиняную склянку с крепким вином, поместил туда вчерашний их трофей и накрепко закрыл пробкой.

— Главное, чтобы туда не поступал воздух, — сказал он. — Тогда рука сохранится такая, какая есть. Не знаю зачем, но есть предчувствие, будто она нам ещё пригодится.

Тронулись в путь. День прошёл без особенных происшествий, а вечером, во время ставшей уже традиционной беседы за приготовлением пищи, Эдгар сказал:

— То, что мы сделали, то, что мы проникли в человеческую брюшину… такое ещё никому не позволялось. Все… даже великие врачи, те, кто сидит в университетах и несёт свет знаний остальным, те, кто пишет великие медицинские труды, все они на самом деле проводят операции лишь в собственном уме. Да ещё над свиными телами, которые считаются подобными человеку… — великан помолчал, растерянно моргая. — Ну, не будем возводить хулу на достойных учителей, если, конечно, среди ныне живущих есть достойные.