Марина Воробьева - Авиамодельный кружок при школе № 6 (сборник)

У Борьки книжки с картинками, там эти солдаты нарисованы. Борьке понравится жук. А когда сон-час, и не спишь, и гудят лампы, время тянется медленно. Хорошо, что каркает ворон: не дает уснуть. Борька говорит, что ворон – волшебный, это тоже в книжках написано. Может, и волшебный. Большим виднее. Борька уже большой, он в этом году пойдет в школу. Это еще нескоро. До осени так далеко, что я почти не могу вспомнить, как она выглядит. Борька почти такой же большой, как мама, а мама очень большая. Мама часто говорит, что время летит очень быстро. Думаю, это потому, что большие знают так много. Мама знает все – как печь пирожки с брусникой, и какая будет погода завтра, и куда мы поедем через неделю. Интересно, как время летит для жука, которого я держу в кулаке? Мама придет, когда стемнеет, и заберет нас – меня отсюда, а Борьку из старшей группы. Главное, чтобы жук не уполз. Из пенала не уползет, а из кулака может, если я усну. Поэтому я лежу, и слушаю, как гудят лампы, и смотрю на трещинки на потолке, и чувствую, как жук в моем кулаке шевелит лапками, и хочу, чтобы окна поскорее стали синими, а у уличных фонарей, если прищуриться, отрастают лучи, и они превращаются в звезды.

Я помню, с чего все началось. В тот день белая колесница, что зимней порой в самые страшные бури проносилась сквозь наш лес в снежном вихре, впервые несла на себе двоих. Те из лесных жителей, что были смелее и любопытнее прочих, выбрались тогда своих из нор и гнезд, чтобы лучше разглядеть небывалое. Рядом с женщиной, правившей колесницей, сидело человеческое дитя. Ребенок заворожено глядел в глаза своей спутнице, а она ласково улыбалась ему в ответ. Светлые волосы мальчишки были ничем не покрыты, снег лежал на плечах, ресницы опушил иней – но его это как будто ничуть не волновало.

Много времени спустя, когда стихла метель и улеглась снежная пыль, мы собрались, чтобы обсудить увиденное.

Я сказал:

– Ничего хорошего из этого не выйдет. Для чего бы ей ни понадобился этот ребенок, уверен, он понадобился для злых дел.

– Все бы тебе каркать, – возразила мне белка, – может быть, она пощадила и взяла с собой этого мальчика потому, что у нее в сердце впервые шевельнулась любовь. Ты видел ее улыбку? Так улыбается мать над колыбелью.

Остальные загалдели, соглашаясь с белкой, – заяц, и олень, и синицы. Я решил было, что никто не разделит моих страхов, но тут заговорил лис:

– В сердце хозяйки льдов нет места для любви, – сказал он, и, услышав его голос, все остальные замолчали. – Я не уверен даже, что у нее вообще есть сердце. Мне кажется, ворон прав: надо ждать беды.

Желающих оспорить слова лиса не нашлось, но я видел, что многие не убеждены, просто не осмеливаются возразить.

Шли недели. Вопреки нашим страхам, день за днем не происходило ничего плохого. Напротив, холода пошли на убыль. Мы ждали суровых январских морозов – здесь, на самой границе ледяных пустошей, где даже летом лежал и не таял снег, в глухие зимние месяцы неизменно царствовала страшная стужа, заставлявшая все живое забиться поглубже в укрытие, оцепенело съежиться в комок и прижаться к себе подобным, бережно сохраняя остатки тепла до лучших времен.

Но в тот год мороз внезапно отступил. Стояли ясные, теплые дни. Словно в преддверии весны, в ветвях перекликались птицы, а по лесным полянам скакали разыгравшиеся зайцы. И ни разу с того самого дня, как мы видели ребенка, белая колесница не показывалась вблизи нашего леса.

– Ничего удивительного, – сказал мне лис. – Королева, должно быть, забавляется со своей новой игрушкой, позабыв на время о старых.

Белки, синицы и другие все громче уверяли друг друга в наступающих переменах к лучшему, твердя наперебой, что, по всему видать, настоящее живое дитя смягчило холодный нрав своей приемной матери.

Я слушал их болтовню, и мало-помалу собственные мрачные предчувствия начали казаться мне беспричинными. При ярком свете солнца, глядя, как тает снег на сосновых ветках, так легко было поверить в добрые вести!

Северная сторона леса, вплотную примыкавшая к бескрайним заснеженным равнинам, была мало пригодна для жизни. Землю здесь вымораживало ледяное дыхание пустошей, ветра дули сильнее и чаще, а бури нередко ломали деревья в яростных попытках сдвинуть границу между живыми и мертвыми землями дальше к югу. Сами деревья тут вырастали ниже, чем в других местах, кривыми, с узловатыми сучьями.

Один из таких сучьев я облюбовал для себя, чтобы сидеть на нем в погожие дни – а сейчас дни были сплошь погожими. Щурясь от солнца, я вглядывался в раскинувшиеся передо мной просторы, сияющие белизной. Где-то там, среди сугробов и торосов, стоял дворец хозяйки льдов. Сам я никогда его не видел: жители леса не заходили и не залетали на пустоши дальше, чем на несколько прыжков или взмахов крыльями.

Так было раньше, но не теперь. Я заметил несколько цепочек следов, уводивших из леса на открытое место. Заячьи, волчьи, оленьи. Я пожалел, что рядом со мной нет лиса. Он выругал бы глупое зверье – и, пожалуй, отговорил бы меня от той глупости, что собирался совершить я сам.

Я расправил крылья, готовый сняться с ветки, чтобы лететь в сторону пустошей, но остановился, увидев на горизонте движущуюся фигуру. Кто-то шел к лесу: может быть, один из тех зверей, чьи следы я видел, возвращался назад? Но через мгновение я разглядел человеческую фигуру, а еще миг спустя увидел его целиком.

Он приближался слишком быстро. Не знаю, как такое могло быть. Он шел пешком, размеренно поднимая и опуская ноги, и все же с каждым шагом оказывался намного ближе, словно мчался гигантскими прыжками. С каждым шагом я мог видеть его все отчетливее и ощутил, как меня охватывает ужас.

Он стал выше ростом и выглядел старше, чем мне помнилось, словно за неполные два месяца для него прошло несколько лет. Его кожа была мертвенно-бледной, цвета лежалого февральского снега. Волосы издалека показались мне белокурыми, но потом я увидел, что они совершенно седые. Описывать его глаза я не возьмусь, знаю только, что подумал тогда: это последнее, что я вижу в своей жизни.

Он остановился у кромки леса. Дерево, на котором я сидел, прижавшись к стволу, ни жив ни мертв от страха, стояло первым в ряду других деревьев, и вышло так, что существо, еще недавно бывшее человеческим ребенком, оказалось стоящим едва ли не прямо подо мной. Оттого ли, что он не подумал взглянуть вверх, оттого ли, что ствол был узловатым и бугристым, почерневшим и полумертвым от выпавших на его век морозов и бурь – только он меня не заметил. Это спасло мне жизнь.

Читать дальше