Аня Сокол - Шаг в темноту

— Ефим, — я положила руки ему на плечи, — я должна с ним поговорить.

Хранитель чуть повернул голову. Я видела, как он зол, как побледнела и натянулась кожа на скулах, как прищурились глаза.

— Прошу тебя, он был куратором Гранина, он может что-то знать. Пожалуйста, я не хочу, чтобы мой дом сожгли.

Хранитель отвернулся. Я знала, он смотрит на ключника, они вели немой диалог глазами. Одни полные боли, другие — ярости. Парень убрал руку, на пол полетели густые темно-красные капли.

— Расскажешь леди все, что она хочет знать, — Ефим встал, — попросишь прощения, и от того, получишь ли его, будет зависеть наше дальнейшее общение.

— На дуэль вызовешь? — Зибин перевернулся и сплюнул.

Нечеловеческая сила, нечеловеческая выносливость. Я бы после такого была способна лишь скулить от боли, да и то не факт.

— На дуэль вызывают равного или хотя бы достойного, — парень выдвинул ближайший стул, жестом приглашая меня присаживаться. — Таких, как ты, убивают.

— Как я? — ключник приподнялся и оперся спиной о стену, дыхание клокотало в тощей груди, но кровь из раны уже не текла — А что со мной не так?

Хранитель не удостоил его ответом.

Стены в треугольном доме были отделаны пористым темным материалом, в который было забито, наверное, миллион гвоздей с висящим на них миллионом ключей. Весь его дом — это гигантская пробковая доска. Ключики, большие и маленькие, вполне современные и вычурные в своей старине, темные и светлые, блестящие и тусклые, медные, стальные, серебристые, золотистые, костяные и даже деревянные. Любые ключи, все, что можно представить и придумать. В противовес этому разнообразию мебели в комнате почти не было: стол, три стула, странная низкая скамейка и тумбочка с телевизором.

— Нравится коллекция? — поинтересовался Зибин, заметив, что я рассматриваю стены и их странные украшения. — Память о всех замках, которые я когда-либо открывал, — в голосе ключника сквозила гордость.

Я не стала отвечать. Я стала спрашивать.

— Ты был куратором Гранина?

— Какая теперь разница? Гранин сдох.

— Отвечать, — скомандовал парень.

— Да. Он был новеньким. Чужак. Таким всегда назначают следящего.

— Каким он был?

— Обычным, — мужчина подтянул свои длинные ноги, — Хочешь психологический портрет, обратись к психологу. Я к нему в башку не лез.

— Кто похитил его жену и сына?

Зибин откинул голову и засмеялся.

— Не имею ни малейшего представления. Я бы на его месте сказал спасибо, а не сопли распускал.

Я посмотрела на Ефима, и тот кивнул:

— Он не врет.

— С Сергеем в «Итварь» отпрвавились ты и Тём?

— Ага, старик приказал.

— И?

— Что и? Мы их нашли.

— Мертвыми?

— Мертвыми. Слушай, ты и так все знаешь, к чему столько вопросов?

— Заткнись и отвечай, — скомандовал хранитель.

— Ты уж определись, кадет, отвечать или заткнуться.

— От чего они умерли? — продолжала спрашивать я.

— Замерзли. Щенок — астматик, вообще дышать нормально не мог, поди, первым копыта откинул, баба следом.

— Где их похоронили?

— Там же, где и нашли. Человечишка, — в голосе Зибина слышалось презрение, — растекся киселем, завыл, ничего не слышал, ничего не видел. Нам это надоело, скинули мертвяков в ближайшую яму, камнями и ветками закидали, чтобы грибники не наткнулись и шум не подняли.

— Дальше куда пошли?

— Никуда. Домой этого идиота потащили. Знали бы наперед, как все обернется, там бы и прирезали, — мужчина сплюнул, на этот раз крови почти не было, плевок окрасился бледно — розовым.

— Что значит «никуда»? — я нахмурилась. — Вы не стали выслеживать того, кто завел их в чащу и бросил?

— Некого было выслеживать, — он пожал плечами и дернулся от боли, — они пришли туда вдвоем, вдвоем и умерли, без посторонней помощи, — увидев сомнения на моем лице, ключник добавил, — не веришь мне, спроси у Ветра.

— Что дальше?

— Ничего. В засаду никто не попал. Все. Конец истории.

— Но ты продолжал за ним присматривать?

— Это моя работа. Была. Он сидел дома, ни с кем не разговаривал, выходил за продуктами.

— То есть контакт с западниками ты проморгал? — не смогла не поддеть хозяина треугольного дома я.

Зибин отвернулся.

— Что еще ты пропустил?

— Пошла ты!

Ефим дернулся, но я успела схватить его за руку, чем похоже удивила их обоих.

— Значит, он совсем никуда не выходил? Ни разу?

— Один раз ездил в «Итварь», — буркнул мужчина. — Я перед камнями правды поклялся, что контактов с людьми Видящего у него тогда не было! Не было! Понимаете?

— Зачем тогда он туда ездил? И когда?

— Повыть на их могиле захотелось, — ключник усмехнулся, — даже кривой крест не поленился связать, будто это что-то бы изменило. Они давно сгнили в этом овраге.

— Когда? — повторила я вопрос.

— В семьдесят третьем, в январе.

— Это все?

— Ага. Больше он Юково не покидал, пока не сдох тут через месяц.

Мы с Ефимом шли по Центральной. Начал накрапывать мелкий дождик, осень стремительно наступала, пора переходить с кофты на куртку, а еще вчера можно было спокойно ходить в футболке.

— Зря вы меня остановили, леди, — хранитель обернулся на треугольный дом, вздохнул, снял форменный китель и накинул мне на плечи. Я уже и забыла, какой приятной бывает забота.

После извинений ключника прозвучавших очень похоже на «ты — идиотка, а потому сама виновата», я едва смогла увести хранителя.

— Может быть, — я улыбнулась, — но раз уж ты такой добрый, можно еще кое о чем попросить?

— Что угодно, леди, — он коснулся пальцами козырька фуражки.

— Именно об этом. Прошу, зови меня Ольга, можно на ты. Когда ты мне выкаешь, чувствую себя теткой.

— Простите… прости, — исправился он, — ни одна леди раньше не жаловалась.

Мы дошли до перекрестка с Июньской улицей и свернули к дому старосты. Даже среди облетающих листьев, темных луж и пожухшей травы дом ведьмака выделялся каким-то уютом и неброской красотой. Я в который раз позавидовала: если мой дом спалят, можно будет построить нечто подобное, в конце концов, надо во всем видеть хорошее.

— Ты не помнишь, ничего необычного не происходило на стежке зимой семьдесят третьего? — спросила я парня.

— Тут не происходит ничего обычного, — хранитель сунул руки в карманы. — Что именно вспоминать?

— Сама не знаю. Ничего не запомнилось? Ничего не выделялось из привычной ненормальности?

Он задумался, смотрел сквозь дождь и вспоминал. Капли стекали по лицу, смывая со светлой кожи кровь ключника, волосы выбивавшиеся из-под фуражки, слиплись от влаги.

— Разлад с Видящим то разгорался, то затухал. Иной раз не все воротались домой, иной раз и западники недосчитывались своеземцев. Шаткий мир, свалка, и сызнова Седой и Видящий торгуются за каждую пядь земли, — он пнул камешек, и тот укатился в лужу, подняв тучу брызг. — Чары в окрест Юкова зачинали четыре раза, в затишье убирали. Решение каждый раз принимали опоры. В тот год они много времени проводили в подполах. Тот год запал в память собраниями.