Евгений Кусков - Вымирание

Потом мужчина видит то, чего не мог видеть тогда.

Их ярко-красная свежевымытая «Таврия» движется по трассе. На крыше — вещи, которые не уместились в багажнике. Приближается знак — чёрным по белому написано «Ляличи». Дорога свободна, но Анатолий сбрасывает скорость до пятидесяти пяти.

Сзади «Таврию» настигает тёмно-зелёный «Москвич-2141». Едет быстро — и не думает притормаживать в населённом пункте. Анатолий замечает его, но не беспокоится. Если водитель так сильно торопится, то пускай обгоняет — помех-то на встречной полосе нет.

Попутный автомобиль действительно опережает их, а потом…

Вспыхивают огни стоп-сигналов. Задок «Москвича» угрожающе приближается. Анатолий рефлекторно нажимает на тормоз и успевает подумать: «Вот скотина!».

То, что произошло дальше, стало для него полнейшей неожиданностью. «Таврия» вместо того, чтобы затормозить, резко шарахнулась в сторону, зацепила обочину, начала входить в занос — и в следующий момент начался хаос.

Как впоследствии выяснилось, тормоза оказались неисправны — правое переднее колесо блокировалось раньше остальных. Машина прошла техосмотр за месяц до происшествия. Без замечаний. Но в любом случае Анатолий проклинал себя. Он ДОЛЖЕН был досконально проверить автомобиль перед дальней дорогой, а не ограничиваться поверхностным осмотром и упованием на то, что «Таврия» в хорошем состоянии.

Ещё больше сводило с ума то, что он не заставил Лиду и Сашу пристегнуться (а ведь лично оборудовал и заднее сиденье ремнями безопасности), хотя сам это сделал. Такая мера не уберегла бы их от травм, но, возможно — даже НАВЕРНЯКА — они остались бы живы.

Вышло же иначе.

Развернувшись почти поперёк дороги, «Таврия» перевернулась несколько раз и осталась лежать на крыше в окружении осколков битого стекла и личных вещей. Столовые приборы, одежда, палатка, магнитофон, салфетки, аэрозольные баллончики… — всё это, недавно аккуратно сложенное, теперь в беспорядке валялось на трассе.

Саша погиб быстро — во время одного из переворотов его бросило в проём открытого окна, и верхняя часть тела мальчика оказалась раздавлена кузовом машины.

Водители подъехавших через пару минут других автомобилей вытащили из «Таврии» и Анатолия, и Лиду. Как позже сказали врачи, скорее всего, эти люди невольно убили её, извлекая из искорёженного салона. Но даже если бы она выжила, остаток жизни провела бы прикованной к кровати.

Анатолий не винил тех, кто пытался помочь — в конце концов, сочившееся из-под лючка бензобака топливо не оставляло выбора (по иронии судьбы возгорания так и не произошло). Сам мужчина отделался сотрясением мозга, переломом левой руки и множеством ссадин и ушибов.

Проценко потерял сознание ещё до того, как «Таврия» замерла на крыше, но почему-то отчётливо помнил, как тёмно-зелёный «Москвич», ревущий двигателем, уносится от места происшествия.

Номер этого автомобиля никто не запомнил и виновника страшной аварии так и не нашли.

Анатолий поправился быстро — разве что головные боли стали часто донимать. А вот вернуться к прошлой жизни он так и не смог. Работа вконец опостылела, о возможности (не такой уж невероятной — сорок лет не восемьдесят) создать новую семью он не хотел и думать. Мысли о самоубийстве его, конечно, посещали, однако он с удивлением понял, что и этот вариант его не устраивает.

Проценко продолжал ежедневно забираться в кабину закреплённого за ним КрАЗа, гадая, сколько ещё продлится это бессмысленное существование. И однажды Константин (его бывший сослуживец), предложил другой способ заработка. Поначалу Анатолий отнёсся к идее угонять машины для последующей перепродажи или разборки на запчасти со скепсисом. Он не боялся преступить закон — просто не верил, что это ему поможет.

И всё же ради интереса попробовал. Успешно избавив владельца от хлопот с новенькой «Самарой», Проценко осознал, что это именно та работа, которая ему нужна. Ненормированная, ночная (он после аварии стал ненавидеть жизнерадостный солнечный свет) и, если так можно выразиться, уединённая. Наконец, приносящая неплохие деньги.

Испытывал ли он угрызения совести? Нет. Как и радости. Только удовлетворение от выполненной работы.

Сегодняшнее задание не стало исключением. Анатолий намеревался перегнать «Тойоту» на «базу», где ею займутся другие люди, а затем отправиться домой и просидеть у телевизора до рассвета.

Если бы у Михаила Афанасьева спросили, какой звук он ненавидит больше всего на свете, он бы без колебаний назвал звонок будильника. Причём независимо от того, сводящий ли это с ума «дребезг» советских аппаратов или нежные трели импортных аналогов. Порой парень просыпался незадолго до запланированной минуты пробуждения и терпеливо ждал момента, когда проклятые часы напомнят, что не он хозяин своей жизни — с тем, чтобы оборвать звон через полсекунды после его начала.

Нащупав кнопку отбоя, Михаил с силой нажал на неё, опрокинув будильник, и с трудом разлепил веки.

— Который час? — услышал он сонный женский голос над своим ухом и повернул голову.

Дольше, чем ему хотелось бы, Афанасьев пытался вызвать из памяти имя девушки, лежащей рядом с ним. Евгения. Его всегда забавляли такие универсальные имена; при этом он бы ни за что не стал назвать ими своих детей.

Ещё некоторое время потребовалось лениво выкарабкивающемуся из алкогольной трясины мозгу, чтобы воссоздать события минувшего вечера. Частично — многое, похоже, утеряно безвозвратно.

День Михаил провёл вовсе не с Жанной, как планировал — она отказалась от встречи, сославшись на «те самые дни». Поскольку то же самое она сказала и неделей раньше, он пришёл к единственному верному выводу и вычеркнул её из своей записной книжки. В обед встретился с другом и до семи часов они вместе медленно, но верно напивались. Всего лишь пивом, поэтому неудивительно, что Михаилу захотелось продолжения. Товарищ идею не поддержал, а вот Афанасьев завалился в один из баров, где и встретил Евгению, одну из своих любовниц, с которой расстался около полугода назад. Время сгладило неприятные впечатления о ссоре, положившей конец их отношениям, а алкоголь позволил снова увидеть привлекательные стороны друг друга.

Михаил мало помнил о происходившем ночью, и ему оставалось лишь надеяться, что он не забыл воспользоваться презервативом. Ну или, на худой конец, что Евгения позаботилась о предохранении сама — уж ей-то нежелательная беременность тем более ни к чему.

— Так сколько времени? — повторила свой вопрос девушка.

Афанасьев поднял уронённый будильник и посмотрел на циферблат.

— Пятнадцать минут девятого.

— Чёрт, мне же на работу надо… — простонала она и прижала ладонь ко лбу.