Джеймс Герберт - Возвращение призраков

— Парня не убили.

— Ну, думаю, вы еще убедитесь, что я прав. Молодой человек в данный момент мертв, и на очереди другие. Увидимся внизу за завтраком через пять минут.

И весело махнув шляпой, Фелан проскользнул в дверь и скрылся.

— Кейт? Слава богу, что застал тебя.

— Еще пара минут, и я бы ушла в Институт. Ты бы смог застать меня там.

— Да, знаю, но мне нужна кое-какая информация и быстро.

— Ну-ну. В Слите назревает беда?

Возникла короткая пауза.

— Похоже, да. В данный момент нельзя быть ни в чем уверенным.

— Продолжай, Дэвид, что там происходит?

— Не сейчас. Впрочем, я хочу, чтобы ты кое-что для меня сделала.

— Я готова помочь. То есть чем могу.

— Ты слышала что-нибудь о человеке по имени Симус Фелан? По-моему, это медиум, ясновидец или что-то в этом роде.

Кейт задумчиво повторила имя.

— Звучит знакомо, но прямо сейчас ничего не приходит на ум.

— Да, и мне тоже показалось знакомо. Слушай, ты не можешь покопаться, когда придешь на работу, — может быть, у тебя есть что-нибудь в картотеке.

— Сегодня я довольно занята, Дэвид.

— Думаю, это может оказаться важным.

— Хорошо, постараюсь. Не хочешь намекнуть, с чем все это связано?

— Я бы и сам хотел понять. Потерпи пока.

— Дэвид?

— Что?

— Судя по голосу, ты не слишком хорошо себя чувствуешь. Ты уверен, что справишься с этим делом? Происходящее в Слите — ты достаточно здоров, чтобы разобраться в этом?

— Прошлый раз я перенес это, Кейт.

— Но получил серьезную душевную травму. Подобные вещи не проходят. Может быть, приехать мне самой — для моральной поддержки и вообще?

— Нет.

Отказ был резким и недвусмысленным, и Кейт вздрогнула у телефона.

— Хорошо, — сказала она. — Но если я понадоблюсь…

— Я позвоню. — В его голос вернулись теплые нотки.

— Когда тебе нужна информация?

— Сегодня.

— Это так важно?

— Честно сказать, я сам не понимаю. Но может быть.

— Я постараюсь.

— О большем я и не прошу.

— Брось свой сарказм, он слишком тебе идет.

— Спасибо, Кейт. — Он имел в виду помощь, а не сомнительный комплимент.

Ее голос тоже смягчился:

— Ты сообщишь мне, если будут проблемы, ладно, Дэвид?

— Всенепременно.

— Я сказала тебе, брось. Я тебе позвоню.

— Спасибо.

Эш повесил трубку. Рука все еще лежала на телефоне, и он несколько секунд бессмысленно смотрел на него. Потом снова снял трубку и набрал другой номер. На другом конце ответила Грейс Локвуд.

Грейс вошла в пустой класс и подошла к столу, за которым раньше сидел учитель. Она положила на стол ключи и задумчиво провела рукой по поверхности, ощупывая царапины и зазубрины. В дерево впитались десятилетия учебы; стены вокруг когда-то отражали оживленный шум детей, их песни, даже их молчание. На доске еще оставалась полустертая надпись мелом, и Грейс улыбнулась, прочтя строчки стихотворения, которое сама она с одноклассниками разучивала на этом самом месте столько лет назад. Ее обрадовало, что прежние традиции сохранялись здесь — по крайней мере, пока школу не закрыли; это порождало какое-то чувство уверенности в этом быстро изменяющемся мире, где игру в «классики» заменило увлечение «Нинтендо», а вместо дешевых мультиков появились фильмы со спецэффектами. Грейс прочла про себя строчки:

Странно! Столько лет прошло, а она точно помнит эти незатейливые строки. Они обычно пели их хором, и — их хорошо знал Тимми Норрис. Он знал все стишки и все церковные гимны, знал их все наизусть.

Ее лицо погрустнело. Тимми так и не научился ничему другому, ничему более взрослому. Он не научился ничему новому, с тех пор как ему стукнуло шесть лет. Грейс выдвинула из-за стола стул и села лицом к партам, словно была учительницей.

— В вуалетках, — вслух произнесла она — Три котенка в вуалетках.

Ее тихие слова будто повисли в воздухе.

В классе было жарко, солнце лилось через высокие незанавешенные окна. В детстве весной и летом окна всегда широко распахивали, вспомнилось Грейс, иначе в солнечные дни здесь было невыносимо.

Она посмотрела на часы. Скоро придет Дэвид. Его голос по телефону казался встревоженным. Однако дело было не только в голосе — Эш хорошо скрывал свои чувства, но ей передалась его тревога. Странно, как легко она определила его настроение. Она едва знает Эша и все же… И все же знает его мысли. Конечно, она не могла точно сказать, о чем он думает, что собирается сказать, но она откликалась на его мысли и интуитивно чувствовала себя рядом. И чувствовала, что то же самое происходит с ним.

Грейс посмотрела на средний ряд — на вторую парту. Здесь она сидела, пока не уехала. Те дни тоже казались неизменно солнечными. Но это всего лишь иллюзия детских воспоминаний, когда лето представлялось долгим и жарким, а на Рождество обязательно лежал снег. На самом деле все было не так. Здесь, в Слите, было не так. Бывало и по-другому.

Грейс поежилась. И сама не поняла почему. Что-то обеспокоило ее — какая-то мысль, какое-то воспоминание, что-то на периферии сознания. Она закрыла глаза, чтобы поймать эту мысль, но ощутила только замешательство. Замешательство… и глубокий страх.

На ее закрытые глаза упала тень, и Грейс быстро открыла их. В классе никого не было. И на небе не было ни облачка Грейс беспокойно осмотрела комнату. Солнце за стеклом светило до рези в глазах, но в классе было почему-то сумрачно. Она отодвинула стул, собираясь встать.

И тут до нее донеслись голоса Она не услышала их, они звучали у нее в голове — слабые, отдаленные звуки, скорее принадлежавшие ее воображению, чем физически ощутимой реальности. Грейс опустилась обратно и снова закрыла глаза.

И опять какая-то тень упала на ее веки, что-то загородило от нее солнечный свет; но как только она открыла глаза, все исчезло.

Голоса приблизились — они были у нее в голове, но стали ближе. И Грейс поняла, что это детские голоса.

Она покачнулась на стуле и уронила голову на грудь, но тут же подняла снова Дети пели, и, слушая слова этой песни — звучавшие только в ее воображении, — она узнала их. Это были строчки из гимна, который они часто пели в школе. В этом самом классе. Когда она сама была девочкой.

Дети пели, и она повторяла их слова.

Громче. Теперь она в самом деле слышала их. Голоса звучали уже не у нее в голове, они исходили от парт, от стен, из самого воздуха. Она повторяла вместе с ними, и ее голос так же повышался.