Густав Майринк - Горячий солдат

Армейские медики сбились с ног, пока перевязали всех раненых из иностранного легиона. Ружья у аннамитов были скверные, и пули почти всегда застревали в телах бедных легионеров.

Медицина в последние годы шагнула далеко вперед, теперь даже те, кто не умел ни читать, ни писать, знали это и безропотно укладывались на операционный стол — тем более, что ничего другого им не оставалось.

Большая часть, правда, умирала, но не во время операции, а позже, и виноваты были, разумеется, аннамиты — либо они не подвергали свои пули антисептической обработке, либо болезнетворные бактерии оседали на них уже в полете.

Других мнений на сей счет быть не могло, ибо так полагал в своих рапортах профессор Мостшедель, сопровождавший иностранный легион по решению правительства, а также из научных соображений.

Благодаря принятым профессором энергичным мерам солдаты и туземцы робко понижали голос до шепота при упоминании о чудесных исцелениях благочестивого индийского отшельника Мукхопадайя.

Перестрелка давно закончилась, когда две женщины-аннамитки внесли в лазарет последнего раненого. Им оказался рядовой Вацлав Завадил, родом из Богемии.

А когда валившийся с ног дежурный врач поинтересовался, где это их так долго носило, женщины рассказали, что нашли Завадила лежавшим замертво перед хижиной Мукхопадайя и попытались вернуть его к жизни, вливая в рот какую-то странную, опалового цвета жидкость — единственное, что посчастливилось отыскать в покинутой лачуге факира.

Обнаружить какие-либо раны врачу не удалось, а на свои вопросы он получил в ответ лишь нечленораздельное мычание, которое принял за звуки неизвестного славянского диалекта.

На всякий случай назначив клистир, он отправился в офицерскую палатку.

Веселье у господ офицеров било ключом — короткая, но кровопролитная перестрелка нарушила привычное однообразие.

Мостшедель уже заканчивал небольшой панегирик в честь профессора Шарко — чтобы присутствующие французские коллеги не слишком болезненно реагировали на превосходство германской медицины, — когда в дверях появилась индийская санитарка из Красного Креста и доложила на ломаном французском:

— Сержант Анри Серполле скончался, горнист Вацлав Завадил — лихорадка, 41,2 градуса.

— Ох уж эти лукавые славяне, — буркнул дежурный врач, — ни одной раны — и такая горячка!

Получив распоряжение засунуть в пасть солдату — разумеется, тому, что еще жив, — три грамма хинина, санитарка удалилась.

Упоминание о хинине послужило профессору Мостшеделю исходным пунктом для пространной ученой речи, в коей он восславил триумф науки, сумевшей разглядеть целительные свойства хинина даже в грубых лапах туземцев, которых природа, словно слепых кротов, ткнула носом в это чудодейственное средство. Ну, а когда он заговорил о спастическом спинальном параличе и глаза слушателей стали постепенно стекленеть, санитарка появилась вновь.

— Горнист Вацлав Завадил — лихорадка, 49 градусов. Необходим термометр подлиннее…

— Который ему уже не понадобится, — усмехнулся профессор.

Штабс-лекарь медленно поднялся и с угрожающим видом стал приближаться к сиделке; та на шаг отступила.

— Ну-с, господа, извольте видеть, — повернулся он к коллегам, — эта баба в бреду, как и солдат Завадил… Двойной припадок!

Вскоре господа офицеры отошли ко сну.

— Господин штабс-лекарь просят срочно пожаловать, — гаркнул вестовой профессору в ухо, едва лишь первые солнечные лучи позолотили вершину соседнего холма.

Все взгляды с надеждой обратились к профессору, который прошествовал прямо к койке Завадила.

— 54 по Реомюру, невероятно! — простонал штабс-лекарь.

Мостшедель недоверчиво хмыкнул, однако, ожегшись о лоб больного, в ужасе отдернул руку.

— Поднимите-ка мне историю болезни, — с легким замешательством в голосе сказал он штабс-лекарю после долгого мучительного молчания.

— Историю болезни сюда! И не толпиться здесь без надобности! — рявкнул штабс-лекарь врачам помоложе.

— А может, Бхагасан Шри Мукхопадайя знает… — отважилась было индийская санитарка.

— Скажете, когда вас спросят, — оборвал ее штабс. — Вечно они со своими проклятыми допотопными суевериями, — продолжал он, повернувшись к Мостшеделю.

— Профаны! Всегда путают причины и следствия, — примирительно заметил профессор. — Сейчас мне необходимо сосредоточиться, а историю болезни вы мне пришлите…

— Ну-с, молодой человек, как успехи? — благосклонно осведомился ученый у фельдшера, вслед за которым в комнату хлынула толпа жаждущих разъяснений офицеров.

— Температура поднялась до 80 градусов…

Профессор нетерпеливо отмахнулся:

— Ну и?..

— Десять лет назад пациент перенес тиф, дифтерит в легкой форме — двадцать лет назад; отец умер с проломленным черепом, мать — от сотрясения мозга, дед — с проломленным черепом, бабка — от сотрясения мозга! Дело в том, что пациент и вся его родня — выходцы из Богемии, — пояснил фельдшер. — Состояние, исключая температуру, нормальное; все абдоминальные функции — вялые; кроме легкой контузии затылочной части черепа, никаких повреждений не обнаружено. Видимо, эта опаловая жидкость в хижине факира Мукхопадайя…

— Ближе к делу, молодой человек, не отвлекайтесь, — напомнил профессор и жестом пригласил гостей садиться на стоявшие кругом бамбуковые сундуки. — Господа, сегодня утром мне с первого взгляда все стало ясно, однако я решил предоставить вам возможность самим установить единственно правильный диагноз и ограничился одними намеками. Итак, господа, мы имеем некий весьма редкий случай спонтанного температурного скачка, обусловленного травмой термального центра, — (с легким оттенком пренебрежения в сторону профанов), — центра, который находится в мозговой ткани и на базе наследственных и благоприобретенных свойств определяет температурные колебания человеческого тела. Рассмотрим далее строение черепа данного субъекта…

Профессор был прерван трубным зовом местной пожарной охраны, состоявшей из нескольких солдат-инвалидов и китайских кули; оповещая о беде, он доносился со стороны миссии.

С полковником во главе все ринулись на улицу.

С холма, на котором помещался лазарет, вниз, к озеру богини Парвати, подобно живому факелу мчался, преследуемый улюлюкающей толпой, горнист Вацлав Завадил, закутанный в пылающие лохмотья.

У здания миссии китайская пожарная охрана встретила его сильнейшей струей воды, которая, правда, сбила беднягу с ног, но в ту же секунду окутала гигантским облаком пара… В лазарете жар горниста достиг в конце концов такой степени, что предметы, стоявшие по соседству, начали постепенно обугливаться, и санитары были вынуждены вытолкать Завадила на улицу железными шестами; на полу и на лестнице оставались выжженные пятна — следы его ног; казалось, там прогуливался сам дьявол.