Эрика Свайлер - Книга домыслов

– Почему некоторые люди не понимают, что есть такие вещи, о которых вообще не стоит рассказывать? Если держать их в секрете, меньше боли принесешь близким. Конечно, тогда мучают угрызения совести, но это плата за подлые поступки.

Справа донесся едва слышный шелест. Это Энола тасовала свои карты. Дойл отпил кофе, держа чашку так, словно это было хрупкое хрустальное изделие.

– Извини, – произнес я.

– Это я должна извиняться, – возразила Алиса. – Он разрушил твою семью, да и мою, пожалуй, тоже.

Ее подбородок задрожал.

– Э-э-э… – начал я и замолк, уставившись на свою чашку.

Я не знал, что на это сказать. Кофе представлял собой слегка подогретое пойло, но Дойл осилил всю чашку. Ни у кого не хватило смелости отказаться.

– Я привез книги, которые взял в библиотеке.

– А-а-а, – едва слышно произнесла Алиса. – Пустяки. Купферман – дура. Она зациклена на порче материальных фондов. Недавно Купферман поймала Марси за тем, что та пила кока-колу не в комнате для персонала. Теперь Марси наказана: ей придется три недели расставлять книги на полках.

– Не может быть!

– Я серьезно.

Алиса шмыгнула носом и принялась мять кончики своих волос между пальцами. Я помнил, как в детстве она высасывала соленую воду из кончиков своих косичек.

– Зачем ты их вообще брал?

– Мама читала мне одну из этих книг в детстве, – пожав плечами, сказал я. – Случалось ли так, что в прошлом тебе нравилось что-то очень сильно, настолько сильно, что начинало казаться, что оно твое?

– Хорошо иметь то, что любишь. Оставь себе.

Алиса зажмурилась и сцепила пальцы рук у себя на коленях. Я уже начинал сомневаться в том, что речь идет о книгах. Алиса вновь шмыгнула носом, но больше ничего не сказала. Повисла гнетущая тишина. Я поймал взгляд Энолы. Надо уходить. Я поставил чашку на столик.

– Я дам тебе ключи от библиотеки, – вдруг заявила Алиса.

– Что?

Она потерла глаза и встала.

– Возвращаться домой тебе нельзя, и дело не только в том, что крыша протекает. Лучше провести ночь в библиотеке.

Она направилась по коридору в свою спальню, где стоит абстрактная скульптура из панцирей мечехвостов. Алиса так и не знает, с какой стати ей полюбились эти твари, если, конечно, Фрэнк ей и об этом не рассказал.

– Она пьяна, – сказала Энола.

– Вполне возможно, – согласился я. – Ей простительно.

Алиса вернулась и сразу же привалилась к стене. Точно, пьяна. Господи! Как же я этого сам не заметил?

– Я хотела тебе что-то сказать, но забыла…

Женщина махнула в мою сторону связкой ключей, а со второго раза бросила их мне.

– Код не изменился. Купферман грозилась его сменить, но пока руки у нее не дошли.

– Спасибо.

Мы все встали. За окном бушевал шторм. Дождь хлестал по окнам и двери.

– А-а-а… – Алиса ущипнула себя за кончик носа, после чего слова потекли из нее потоком. – Лиза Рид из Норт-Айсла звонила мне и сказала, что не смогла дозвониться до тебя. Телефон отключен. – Она перевела дух. – Лиза проверила информацию о том несчастном случае и выслала то, что узнала, тебе по электронной почте. Черт! Забыла название… немного странное… «Морские развлечения. Пибоди и сыновья». – Алиса наморщила лоб. – Это тебе о чем-нибудь говорит?

– Да.

– Ну и ну! Лиза Рид. Ты задействовал тяжелую артиллерию. Лиза также просила передать, что Раина узнала кое-что о Маллинсах.

– Ну и?

– Последний из известных их потомков – некий Черчварри. Он живет на Среднем Западе.

Я слышал ее голос, но мне казалось, что он долетает из соседней комнаты.

– Постой! А это не твой?..

– Он самый, – ответил я.

Черчварри – из рода Рыжковых. Тысячи мыслей зарождались и умирали в моей голове. Алиса могла не так понять либо не расслышать. Это простительно. Она слишком измучена. Надо самому позвонить Раине. Двойная проверка. Все дальнейшее происходило как во сне. Зачем Энола и Дойл стоят возле машины под дождем, раз дверь открыта? Как так получилось, что я остался наедине с Алисой на пороге ее квартиры?

Она подалась вперед. Волосы упали ей на лоб, она их смахнула.

– Извини… Извини, но я не могу позволить тебе сейчас остаться. Я ужасно выгляжу. Я пьяна, и мне надо побыть наедине с собой. Я просто гляжу на тебя…

– И видишь мою маму.

– Это пройдет, – пообещала Алиса. – Мне нужно время, чтобы немного успокоиться.

– Дело не в тебе, а во мне.

Люди часто это говорят, но на этот раз я говорил именно то, что думал. Если бы не я, Фрэнк ни за что бы не рассказал правду дочери.

– Ладно. По утрам у меня обычно бывает ужасно заспанное лицо, – сказал я.

Слабая улыбка.

– Нет. Я знаю все твои лица. Мои ключи оставишь в ящике для возвращаемых книг. Я попрошу Марси впустить меня утром.

Я мог бы нагнуться и чмокнуть ее в щеку, но я чувствовал, что сейчас этого делать не нужно. Алиса потерла лицо. Я прикоснулся к ее руке. Мы обнялись, это произошло само собой. Я держал ее в объятиях некоторое время, ничего не говоря. Она прижалась щекой к моему плечу. Ее тело содрогалось от неслышного плача. Губы неуклюже коснулись моей шеи, а затем она отстранилась.

– О’кей, – произнесла Алиса.

– О’кей.

Она взглядом провожала меня, бредущего под дождем к машине. Даже сквозь потоки воды, заливающие ветровое стекло, я видел ее в дверном проеме. Алиса стояла там, пока наша машина не выехала со стоянки.

– Господи! – прошептала Энола. – Алиса Мак-Эвой в тебя влюбилась.

Я надеялся, что так оно и есть.

Пока мы ехали, наш автомобиль кренился и ходил ходуном. То и дело приходилось объезжать огромные лужи, упавшие ветви деревьев и много других препятствий.

– Останови. Лучше я сяду за руль, – сказала Энола, кладя руку поверх моей.

– Нет.

Хемлок-лейн была затоплена. Лужайки перед летними домиками превратились в настоящее озеро. Крутой поворот налево – и мы стали отдаляться от океана. Автомобиль взбирался по холму, на котором стоял монастырь, где святая братия сейчас наверняка читала молитвы, которые полагается произносить во время шторма.

– Черчварри – потомок Рыжковой. Именно он меня разыскал. Он должен был знать.

– О чем?

– Ни о чем.

– Тот книжник? – не унималась сестра.

– Да. Ты разорвала рисунки карт Таро, которые принадлежали его предку.

– Блин! – произнесла она, но как-то вяло.

А у меня не было сил все ей объяснить. Раньше я думал, что найду в конце пути Фрэнка, поскольку портреты хранились в его семье. То, что моя мама передала ему перед смертью свои карты, я считал романтическим порывом или проявлением сентиментальности. Что может быть проще?

– Возможно, ты права, – сказал я. – Возможно, ему с самого начала что-то было от меня нужно, вот только черт меня побери, если верны мои догадки относительно того, что именно.