Евгений Некрасов - Большая книга ужасов – 67 (сборник)

Пацан. Рыжий. Мелкий не по возрасту, прямо Таракан в детстве.

– Чего тебе? – спрашиваю. Парень противно захихикал и уже откровенно потянулся дернуть меня за волосы. Я перехватила его руку, вывернула кисть, сильно нажав на костяшку безымянного пальца.

– А! Че делаешь?!

– Ну ты же, наверное, думал: «А что она сделает?» – вот тебе и ответ. Еще одно движение в мою сторону – поколочу при всех. Понял?

– Ой, видали мы таких!

– Мое дело – предупредить. – Я отвернулась, уже зная, что будет дальше. Чем мельче парень, тем больше его самолюбие – доказано давно и не мной. Ему не хотелось быть битым при всех, но показывать, что он струсил, не хотелось еще больше.

– Да кому ты нужна, страшная!

– А ты мелкий.

– Да я тебе сейчас…

– Попробуй, Мелкий!

Он вцепился в мои волосы, как детеныш макаки. И тут же получил костяшками по тыльной стороне ладони.

– Я в третьем классе так дралась. Потерпи, Мелкий, приедем скоро.

Он еще что-то бубнил соседу, потирая ушибленную руку, а Таракан делал вид, что ничего не замечает. Точно болел за своего!

От этой короткой стычки у меня даже поднялось настроение. Если ты затеваешь перепалку в автобусе, значит, ты еще жива. Это ли не здорово! Оля смотрела на меня странно, с опасением:

– У тебя дурацкая улыбка.

– Ага!

В лагере нас загнали в низенький, одноэтажный корпус велели распаковываться и не шуметь, потому что у Таракана много важной бумажной работы. Девчачий воспитатель Наташа оказалась вроде нормальной. Она встретила нас у корпуса, быстренько со всеми перезнакомилась и, пока мы разбирали чемоданы, сидела с нами и болтала. Я даже мысленно позлорадствовала: как там Мелкий под руководством шибко занятого Таракана?

Кроме нас с Олей в палате было еще шесть девочек, и я заставила себя всех выучить, чтобы не путаться потом. У меня жуткая память на лица, мне надо сто раз посмотреть, чтобы запомнить. Рыжая – Ленка, ее видно за километр, а слышно за два, такую ни с кем не спутаешь. Высокая – Катя. Очень высокая, выше меня. Ее я тоже запомнила без проблем. Еще четыре были самыми обычными, глазу не за что зацепиться. Все русые, светлоглазые, среднего роста… Я запомнила их в том порядке, в каком стояли их кровати: Маша, Юля, у двери – Танька и под лампочкой – Милена. Знаю, что глупо. А как еще выжить интроверту-кинестетику?

Мы с Олей быстро кидали шмотки в шкаф, Наташа сидела на тумбочке и вещала про лагерь:

– А еще у нас из интересного есть кружок «Умелые руки», сохранился еще с советских времен. Знаете, что это такое?

– Тоска! – вздохнула Ленка. – А купаться когда пойдем? Такая речка за территорией!

– Завтра, – пообещала Наташа. – И да, на всякий случай: за территорию мы выходим только с воспитателем. Тем более купаться. Река сильная: занесет тебя – и поминай как звали.

Я невольно заулыбалась: все воспитатели и учителя считают, что если тебя как следует напугать, то ты будешь паинькой и будешь их слушаться. А если нет – значит, плохо пугали.

– Ничего смешного, Ира! Буквально неделю назад из реки выловили девочку. Не нашу. Аж из деревни течение принесло.

– Живую? – глупо спросила Милена.

– Какой там! Я не пугаю, я говорю как есть…

Так все взрослые говорят, когда хотят напугать. Но этому я поверила, потому что слышала в «Новостях». Странно, что администрация лагеря еще не подняла всех на уши, если в округе и правда пропадают люди. Наверное, считает, что деревня – это слишком далеко.

Наташа еще рассказывала девчонкам страшилки, когда я отпросилась побродить. На завтрак мы опоздали, до обеда было еще далеко, и меня отпустили с напутствием: «За территорию ни шагу».

Лагерь жил своей жизнью. Мальчишки и девчонки носились по территории на великах, мяч то и дело вылетал с футбольного поля кому-нибудь в голову. Тут и там визжали, болтали, жили.

Я брела наугад, пока не наткнулась на потрепанный сарай. Что он здесь делает, я сообразила не сразу, лишь когда обошла и увидела нарядный корпус с надписью «Кружок умелые руки». Сарай, похоже, был подсобкой для инструментов, материала и прочего барахла. Даже грубое человеческое ухо уловило: внутри сарая кто-то всхлипывает.

В темноту едва проникал лучик света из маленького окна под потолком. Очень маленького. Я бы не пролезла, если что. Нервная стала последние сутки: оказавшись в замкнутом пространстве, сразу оглядываюсь, как оттуда быстро смотаться, если будет нужно.

Сараюха была заставлена стеллажами с барахлом, между ними только и оставался узкий полуметровый проход. И вот в этом проходе я чуть не наступила на девчонку. Она сидела прямо на полу, уткнувшись носом в колени, и, кажется, ревела.

– Извини. Что случилось?

– Шла б ты отсюда!

Я не обиделась. Даже присела, чтобы поближе разглядеть, кто там такой дерзкий. В полумраке было кое-как видно тонкое детское лицо и черные волосы. Моложе меня года на два. Правда, плачет.

– Ты что? Обидел кто?

Она кивнула и разревелась еще больше. От ее всхлипываний звонко дребезжали металлические листы на полках.

– Да погоди ты! Скажи толком! А лучше покажи.

Девчонка покачала головой:

– Меня ищут! Не выдавай!

– Была охота! – Я кое-как раздвинула барахло и присела рядом с девчонкой. Она сидела, согнувшись в три погибели, ее острое плечо впивалось мне в бок. Худющая.

– Ты когда ела в последний раз?

– Недавно. – Она отмахнулась. – Ты не думай, я от природы такая.

– Угу.

– Мать говорит: «В чем душа держится». Когда поговорить решает.

– Так ты от нее здесь прячешься? Или ты из лагеря?

– Не… Не важно!

Не важно так не важно. Я вот с матерью не ссорилась. Трудно поссориться, когда тебя вообще не хотят видеть.

– И куда ты пойдешь?

– Я домой не вернусь. Останусь здесь.

– Нашла место! Как тебя зовут?

– А… Анька! Слушай, иди, куда шла!

– Не обижайся. Я просто хочу понять. Давно прячешься-то?

– Угу.

– И сказали: «Найду – убью»? Моя тетка все время так говорит.

– А знаешь, я совсем не боюсь умирать. Страшнее быть уродом.

Она сказала это так обыденно, что я поверила. Всех нас угрожают убить время от времени, но Анька говорила серьезно, вот что. Значит, дома у нее совсем плохо. А это «быть уродом», о нем просто так не вспоминают.

Про уродов я понимала. Урод – это про меня. Я урод со стажем. Настоящий. И как-то люди это чувствуют – сторонятся меня. Не говоря уж о собаках. Наташа уже спрашивала, не видал ли кто собаку сторожа. Стыдно, но причина во мне. Думаю, псина уже далеко и вряд ли вернется, пока в лагере есть я. Из всех на свете собак меня выносит только терьер моей сестры. Остальные разбегаются, едва унюхав. Честно говоря, я даже подзабыла, как они выглядят. А люди не такие. Люди рациональны, вот и пытаются придумать, почему их от меня так воротит. Кому внешность не нравится, кому голос, кому якобы я чем-то не угодила… Хотя называется это вполне по-звериному: «бойкот неуспешных особей». Если животное в стаде чем-то не похоже на других, прочие сторонятся его, вдруг заразное! Люди умом понимают, что нет, но звериное в них сильнее…