Артур Конан Дойль - Перстень Тота. Сборник рассказов

Моя идея состояла в том, чтобы вернуть камни тайком от всех. Со своими ключами я мог попадать в музей в любое время, а в том, что мне удастся избежать встречи с Симпсоном, я был уверен: мне были известны часы его обходов и все его привычки. Я решил никого не посвящать в свои планы, даже дочь, которой сказал что собираюсь погостить у брата в Шотландии. Мне требовалась полная свобода действий на несколько ночей, так, чтобы никто не расспрашивал меня, куда я иду и когда вернусь. Для этого я тогда же снял комнату на Хардинг-стрит, сказав хозяевам, что я репортер и буду очень поздно ложиться и поздно вставать.

В тот же вечер я пробрался в музей и заменил четыре камня. Это оказалось трудным делом и заняло у меня целую ночь. Когда Симпсон делал обход я, заслышав шаги, каждый раз прятался в футляр для мумии. Я немного знаком с ювелирным делом, но оказался куда менее искусным ювелиром, чем похититель. Он совершенно не повредил оправу, так что никто и не заметил разницы. Моя же работа была грубой и неумелой. Но я рассчитывал на то, что наперсник не станут разглядывать очень тщательно, а если и заметят, что оправа повреждена, то уже после того, как я выполню задуманное. Следующей ночью я заменил еще четыре камня. А сегодня я завершил бы свои труды, если бы не это злополучное происшествие, из-за которого я вынужден открыть вам столько из того, что хотел бы сохранить в тайне. Но пойдет или нет дальше что-либо из рассказанного вам мною, зависит, джентльмены, от вашего чувства чести и сострадания. Мое собственное счастье, будущее моей дочери, надежда на исправление этого человека — все это зависит от вашего решения.

— И оно таково: все хорошо, что хорошо кончается, — сказал мой друг,- вся эта история закончится здесь и сразу. Завтра неплотные оправы укрепит опытный ювелир, и так минует самая большая опасность, которой когда-либо подвергался урим и туммим со времени разрушения иерусалимского храма. Вот вам моя рука, профессор Андреас, — я могу только надеяться, что при подобных же обстоятельствах мне удалось бы действовать так же бескорыстно и самоотверженно.

Совсем коротенький эпилог. Через месяц Элиз Андреас вышла замуж за человека, чье имя, имей я бестактность назвать его, мои читатели узнали бы как одно из самых известных ныне и заслуженно почитаемых. Но, сказать по правде, этими почестями он всецело обязан кроткой девушке, сумевшей вытянуть его из темной бездны, откуда возвращаются немногие.

Эта женщина обладала даром медиума. Вот что она записала однажды.

Некоторые события, которые произошли в тот вечер, я помню очень отчетливо; другие похожи на туманный, прерванный сон. Вот почему трудно рассказать связно всю историю. Я не имею ни малейшего представления, что заставило меня тогда отправиться в Лондон и почему я вернулся так поздно. Все мои поездки в Лондон как бы слились в одну. Но, начиная с той минуты, когда я вышел из поезда на маленькой станции, я помню все чрезвычайно ясно. Мне кажется, я могу пережить все заново — каждое мгновенье.

Хорошо помню, как шел по платформе и смотрел на освещенные часы в конце перрона; на них было половина двенадцатого. Помню, как прикидывал, успею ли до полуночи добраться домой. Помню большой автомобиль с сияющими фарами, сверкающий полированной медью. Он поджидал меня у станции. Это был мой новенький «Тобур», в тридцать лошадиных сил. Его как раз доставили в тот день. Помню, я спросил моего шофера Перкинса, как машина, и он ответил: «Отлично!»

— Я поведу сам, — сказал я, забираясь на сиденье водителя.

— Тут передача работает по-другому, — ответил он. — Может, лучше мне сесть за руль?

— Нет, мне хочется испытать ее, — настаивал я. И вот мы тронулись. До дома было пять миль.

Мой старый автомобиль имел обычный переключатель скорости, вделанный в углубление на панели. В новом автомобиле, чтобы увеличить скорость, нужно было нажать на рычаг, расположенный на специальном щите. Научиться этому было не трудно, и вскоре я был уверен, что все понял. Конечно, глупо начинать осваивать новую машину в темноте, но ведь мы нередко совершаем глупости и далеко не всегда расплачиваемся за них сполна. Все шло хорошо до Клейстон Хилл. Это один из самых неприятных холмов в Англии, длиной полторы мили, с тремя крутыми поворотами. Мой гараж расположен у самого подножья, а ворота выходят на Лондонское шоссе.

Едва мы миновали выступ этого холма, где самый крутой подъем, как начались неприятности. Я вел на предельной скорости и хотел сбросить газ, но переключатель вдруг заклинило между двумя скоростями. Я вынужден был опять прибавить газу. Мы мчались на бешеной скорости. Я рванул тормоза — один за другим они отказали. Это было еще полбеды: у меня оставался боковой тормоз. Но когда я всем телом навалился на него, так, что лязгнула педаль, а результата не последовало, я покрылся холодным потом. В это время мы мчались вниз по склону. Ослепительно горели фары, и мне удалось проскочить первый поворот. Затем миновали и второй, хотя чуть не угодили в кювет. Оставалась всего миля по прямой и один поворот внизу, а там — ворота гаража. Если я смогу проскочить в это убежище все в порядке: дорога к дому шла вверх, и машина сама остановится.

Перкинс вел себя безупречно; я хочу, чтобы об этом знали. Он был начеку и сохранял хладнокровие. Вначале я думал, не стоит ли круто повернуть и въехать на насыпь, но он как будто прочел мои мысли.

— Я бы не делал этого, сэр, — сказал он. — На такой скорости машина перевернется и придавит нас.

Конечно, Перкинс был прав. Он дотянулся до выключателя и повернул его. Машина шла теперь свободно. Но мы продолжали мчаться на бешеной скорости. Он схватился за руль. «Я поведу, — крикнул он. — Прыгайте, не упускайте шанс. Нам не одолеть этот поворот. Лучше прыгайте, сэр».

— Нет, — ответил я. — Я буду держаться до конца. Прыгай, если хочешь, Перкинс.

— Я останусь с вами, — прокричал он.

Если бы это был мой старый автомобиль, я бы резко нажал назад переключатель скорости и посмотрел бы, что будет. Думаю, это сбило бы скорость или в моторе что-нибудь сломалось. По крайней мере, это был шанс. Но сейчас я был беспомощен. Перкинс пытался подползти и помочь мне, но что сделаешь на такой скорости! Колеса свистели, огромный корпус машины скрипел и стонал от напряжения. Но фары ослепительно сияли, и машиной можно было управлять с точностью до дюйма. Помню, я подумал, какое страшное и в то же время волшебное зрелище мы представляем. Узкая дорога, и по ней мчится огромная, ревущая золотистая смерть…

Мы сделали поворот. Одно колесо поднялось над насыпью почти на три фута. Я думал, все кончено. Но, покачавшись мгновение, машина выпрямилась и помчалась дальше. Это был третий, последний поворот. Оставались ворота гаража. Они были уже перед нами, но, к счастью, чуть сбоку. Ворота находились около двадцати ярдов влево от шоссе, по которому мы ехали. Возможно, мне бы удалось проскочить, но, наверное, когда мы ехали по насыпи, рулевой механизм получил удар, и руль теперь поворачивался с трудом. Мы вынеслись на узкую дорожку. Слева я увидел раскрытую дверь гаража. Я изо всех сил крутанул руль. Мы с Перкинсом свалились друг на друга. В следующее мгновение, со скоростью пятьдесят миль в час, правое колесо ударилось что есть силы о ворота гаража. Раздался сильный треск. Я почувствовал, что лечу по воздуху, а потом… О, что было потом!