Джоанн Харрис - Страхослов

– Это невозможно. Все уже свершилось.

– Я тебя заставлю. Заставлю, клянусь! Я тебя зарежу! – Он замахнулся ножом.

Ведьма подняла голову, и ее древние глаза сузились.

– Разве ты не можешь жить так, как сейчас?

Даррен отер рот тыльной стороной ладони.

– Жить? И это ты называешь жизнью? Никто не знает, что я живу.

Ведьма задумалась, и тень улыбки скользнула по ее стремительно стареющим губам.

– Значит, ты свободен?

Фыркнув, Даррен отвернулся, но тут же снова посмотрел на нее.

– Свободен? Свободен в чем? А?

– Свободен поступать так, как тебе заблагорассудится. Никаких помех. Никаких преград. Ни осуждения, ни последствий. – Она подалась вперед. – Разве не в этом состоит основная цель тех, кто жаждет славы и власти?

В глазах Даррена плескались ненависть и страх. Он сделал шаг вперед, опять поднял нож.

– Да что ты, бл. дь, несешь?! Какая слава, если никто меня не помнит?

Ведьма внимательно смотрела на него.

Даррен почти рыдал.

– Я серьезно, – простонал он, всхлипывая. – Что мне сделать, чтобы снять это проклятие? А? Что мне сделать? Ты хочешь, чтобы я попросил у тебя прощения? Дело в этом?

Ведьма покачала головой.

– Извинения без раскаяния ничего не стоят. К тому же я не способна прощать, и нет у меня такой власти.

Даррен тяжело дышал.

«Вот оно, – подумала ведьма. – Время настало».

Она поднялась на ноги.

– Ты ненастоящая. Все это дерьмище ненастоящее. Я Даррен Лоури. Никто не смеет подставлять Даррена Лоури! – Даррен бешено затряс головой, занося нож еще выше. Слезы градом катились по его лицу, в голосе слышалось отчаяние. – Да кто ты вообще такая, тварь?! Еб. ная сдвинутая тварь, дерьма ты кусок! Я тебя просто выдумал! Вот в чем дело! Ты даже ненастоящая! Я это докажу!

Ее глаза, столь многое повидавшие на долгом веку, устремили взор к небесам – и закрылись навеки.

Не выпуская из руки окровавленный нож, Даррен спокойно прошел к воротам парка и свернул на центральную улицу. Выглядел он ужасно: голова, одежда и руки по локоть залиты еще теплой кровью, глаза блестят, лицо – точно багровая маска.

Остановились машины, закричали женщины. Кто-то поднял мобильный, кто-то указывал на юношу, бредущего к растущей толпе зевак. Он шел, пошатываясь и точно не понимая, где находится. Остановившись и выронив оружие, он будто в изумлении отер кровь с глаз и уставился на лица собравшихся.

Слова ведьмы все еще звенели в его ушах. Она не могла снять это ужасное проклятие. Она заслуживала смерти, она была чудовищем. Слабая, мерзкая тварь. Если она все-таки не привиделась ему, мир без нее станет лучше.

Но это неважно. Он свободен. Эта толпа позабудет о нем, как только люди разойдутся. Он будет жить среди них – невидимый, наделенный удивительной властью, способный поступать так, как ему заблагорассудится, – и никто больше не помешает ему заполучить то, чего он хочет, никто и никогда.

Даррен взглянул на симпатичную молодую девчонку, от ужаса зажавшую рот ладонью.

«Я могу трахнуть тебя, – подумал он. – Прямо здесь и сейчас, в любой позе, а потом ты забудешь . – Он посмотрел на громилу-качка, что-то кричавшего в свой мобильный. – Я могу убить тебя. Как убил ту тварь в парке. И даже если бы я сделал это прямо здесь и сейчас, и вы все увидели бы, как я убиваю человека средь бела дня, вы бы забыли об этом. Вы бы обо всем забыли».

И тогда Даррен засмеялся. Он упал на колени, обхватив руками залитые кровью плечи. Через минуту они все разойдутся, эта толпа тупых уродов, и тогда он решит, что делать дальше. Как воспользоваться этим проклятием. Раньше он всегда находил способ воспользоваться тем, что предлагала жизнь Даррену Лоури.

Он смеялся и тогда, когда полицейские повалили его лицом в асфальт и надели наручники, надавив коленом на спину и что-то вопя ему в ухо. Маниакальный смех все звучал.

Прошло четыре месяца с тех пор, как Даррена приговорили к принудительному психиатрическому лечению в исправительном медицинском учреждении, когда его врачу удалось совершить прорыв.

Мир быстро утратил интерес к вскоре сошедшим на нет заголовкам об актере, который якобы избавился от наркотической зависимости, а потом варварски зарезал какую-то бездомную старушку. Жертву так и не удалось опознать: было установлено, что по происхождению она из Восточной Европы, но в результате убийства тело было так изуродовано, что установить ее личность не представлялось возможным.

Имя Даррена упоминалось в прессе редко, если вообще упоминалось, а бледный комик-северянин стал политическим любимцем молодежи благодаря выходке, проделанной на транслировавшейся в прямом эфире церемонии награждения, во время которой комик оголился перед спонсировавшими мероприятие главами корпораций, продемонстрировав антикапиталистический слоган, написанный маркером на его гениталиях.

Страничку Даррена в Википедии восстановили, но вскоре пришлось удалить ее из-за постоянных случаев вандализма при правках. У него осталось несколько сотен фолловеров в твиттере, но если их сообщения действительно отражали их характер и взгляды, едва ли кто-то захотел бы встретиться с этими людьми лично.

Теперь же, спустя месяцы интенсивнейшей работы с одним из самых сложных пациентов-шизофреников, с какими ему только доводилось сталкиваться, доктору Бернадру П. Бассету удалось добиться от него момента просветления.

Но уже через пару минут после начала того ключевого для лечения сеанса психиатр был вынужден вызвать санитаров: Даррен наконец-то признал – целиком и полностью, окончательно и бесповоротно, – что когда он убил «ведьму», то этим избавился от «проклятия». Теперь он не был предан забвению. Но помнить о нем будут только то, как он сошел с ума, утратил все, потерпел поражение.

Когда вопящего в истерике пациента увели, доктор подобрал сломанные очки и обвел взглядом следы разрушений, оставшиеся после припадка ярости его пациента. Но даже собирая разбросанные Дарреном книги с разорванными обложками, обломки стульев и сорванные занавески, доктор улыбался.

Да, это был поистине удивительный случай, и когда он напишет об этом, то его имя прогремит по всему миру. Наконец-то пришло время доктору Бернарду П. Бассету обрести признание и славу за всю проделанную работу, и уж теперь-то он позаботится о том, чтобы это достижение связывали с его именем, – и только с его именем.

Он уничтожит материалы своего младшего коллеги, посвященные этому же пациенту, он докажет, сколь незаслуженно этому молодому выскочке присудили Стернбекскую премию за монографию о психопатии, сколь ничтожна эта книжка по сравнению с его собственным монументальнейшим трудом. Наступит его звездный час. Он оставит свой след в истории медицины, и его имя будут помнить всегда.