Нина Бархат - Садовник (история одного маньяка)

Неужели всего за год истлели и рассыпались в прах те горы ваты, что Эд тщательно рассовал по щелям?

Проводив удивленным взглядом посланника неожиданно близкой зимы, Эд толкнул дверь в спальню. И смог сделать только пару шагов…

От ночной бури не осталось следа - в окно дышало безмятежное, чистое небо с ровной цепочкой идиллически-розовых облаков на горизонте. А под его бездонным куполом переливался росой и оттенками сад, написанный ярью, охрой, медью увядающей листвы, обрызганный багрянцем, кровью хризантем…

Это был самый звонкий, самый яркий рассвет из всех, что Эд видел!…

Но он мерк рядом с ее ослепительной красотой.

Прикованная к ложу и своему волшебному цветку, она слегка улыбалась сквозь сон, лежа на спине со свободно раскинутыми руками - открывая полушария груди, увенчанные маленькими, напряженными от холода сосками… Косые лучи жадно лизали их и, погибая от восторга, рассыпались на осколки в золотых волосах… Бесплотными клинками пронзали атласную медовую кожу…

Нож вошел в ее тело еще одним лучом - прямо, просто, безжалостно.

Она даже не вздрогнула. Выражение светлой радости на ее лице не потускнело ни на ноту. Лишь чуть опустились уголки губ.

Крови не было. И не было судорог. Все теми же огненными змейками вились по постели ее восхитительные солнечные волосы. И так же манили розовой сладостью ее соски. Так же касалась алых лепестков рука - почти живая…

Ничто не осквернило ее совершенства!

Смерть оказалась не в силах отнять красоту у этого божества.

Не шевелясь и почти не дыша, ощущая в груди то алмаз, то пепел, Эд стоял над постелью неизмеримо долго… И не смел отвести глаз от нее - его судьбы, его единственного счастья. Невинного ребенка, убитого им трижды…

Было ли это предопределено? Был ли у их встречи хоть крохотный, призрачный шанс на счастливый конец? (…Или именно этот - счастливый?! ) Ошибся ли он? Или ошиблись адские силы, которые сталкивали их с холодной одержимостью ученого-маньяка - снова и снова, игнорируя неудачи? Надеясь на… что?

Долго темные тени этих вопросов проносились на дне его глаз - сухих до боли, прикипевших к ее прекрасному телу…

Но вот лучи поползли по стене, и Эд понял: пора!

Он вышел во двор под разгорающееся хрустальное утро и, подхватив с земли лопатку (ее любимую, забытую, как и всегда, там, где застал ее закат), принялся копать.

Почти молниеносно (спустя какие-то минуты) его неопытные ладони покрылись кровавыми волдырями, а соленый едкий пот залил глаза… Спину и руки нещадно заломило.

Но Эд, не слыша ни боли, ни жжения, продолжал мерно выбрасывать грунт лопата за лопатой куда-то наверх и только изредка на миг поднимал взгляд туда же, чтобы увидеть сквозь мутную пленку старый орех, нависший над ним…

Да, за его работой следили. Он чувствовал это.

Но никак не мог разобрать, что таилось в глубине прищуренных окон старого дома и о чем так недобро, так громко перешептывались ветви деревьев вокруг…

Ощущая растущее напряжение, он торопился - вгрызался в землю все яростней, злее! И в какой-то совсем уж безумный момент упал на колени и вонзил до локтей руки в черную жирную грязь…

Что-то жалило его изнутри! Подхлестывало! Заставляло рыть комья пальцами, сдирая ногти…

Он очнулся в глубокой яме. С разбитыми в рану, саднящими руками. Умытый мыльным потом. Без рубашки - раздавленным мотыльком она свешивалась через край, но не падала, присыпанная землей. Мокрые насквозь, по колено грязные джинсы липли к ногам, словно пластик. А сверху лился поток невыносимого, сумасшедшего жара!…

И только босые ступни блаженствовали.

Эд удивленно посмотрел под ноги. На прохладный развороченный грунт. Моргнул. Потом - на раскаленный добела шар над головой… И, выронив лопатку, стал выбираться, пошатываясь…

Она ждала его в той же позе - спящая царевна в своем заколдованном замке. Уже не способные дотянуться, дотронуться до нее, лучи бессильно жгли занавеску. Край пестрой ткани почти дымился в их яростном порыве - достать!…

Но ее кожа, даже лишившись солнечного аккомпанемента, продолжала излучать слабое розоватое сияние. Эту странную, все еще слишком живую гармонию нарушал черный кол рукоятки…

Эд тронул ее грязной рукой, дрожа от опасений, что стоит только взяться покрепче, и тело забьется в уродливой судороге. Или что нож застрял, и его придется прямо сейчас выдирать из грудины с обломками кости и смачным хрустом…

Но он вынулся неожиданно легко. Только выпустил из тонкой прорези темно-алые лепестки - последнее украшение его золотой девочки.

Эд подхватил ее на руки и понес по притихшему дому, покачивая, как всегда, и отмечая необычайную тяжесть этой, такой привычной, такой знакомой ноши…

Половицы под ногами молчали. Эду казалось - это торжественная, прощальная тишина. Ей бы понравилось.

А в саду, среди пиршества красок, он уложил ее на мягкое ложе земли - бережно и заботливо. Удобно устроил голову, руки…

И замер на краю - ему вдруг показалось: он что-то забыл! Какую-то важную мелочь.

Сломя голову он бросился в дом (было святотатством оставлять ее одну! пусть даже ненадолго!). В спальне горящей птицей несколько минут метался от стены к стене (да что же, черт возьми, заставило его вернуться?!)… пока глаза сами не наткнулись на цветок возле постели.

Со вздохом облегчения Эд сгреб его в охапку и, скользнув равнодушным взглядом по затейливой вязи своих отпечатков на стенах, вышел во двор…

Он вложил в ее руки свой последний подарок, чувствуя к нему зависть - жгучую и бессильную (остаться с ней навсегда!). А потом принялся засыпать белоснежное, нежное тело, торопясь почему-то и зачем-то следя, чтобы листья прятали рану…

Когда непокрытым осталось только ее лицо, по-прежнему безмятежно счастливое, Эд понял: кажется, он наконец сделал все правильно . Занес лопату…

И черная вуаль накрыла ее с головой!

Ветер ударил в дверь, испытывая прочность огромного деревянного полотна весом, наверное, в полтонны (еще из тех времен, когда все делалось на века). Оно дрогнуло под натиском, застонало, завибрировало. Впустило ледяное щупальце агрессора в широкую щель над порогом… Но выстояло. Лишь по грубо оштукатуренным и окрашенным в неопределимый цвет стенам прокатилась дрожь, отозвавшаяся в рамах унылым затухающим звоном, да к разветвленной сети трещин под потолком добавилась еще одна…

Ободренный успехом, ветер сыпанул щедрую пригоршню капель, и по окну поползли косые строчки дождя - полустертые, почти незаметные на угольно-черном стекле…

Проклятая осень! Все вокруг мерзнет, все погружается в сон. Или смерть.

Нет, конечно, позже - после минус двадцати - плюс три и дождь будут блаженным теплом, но сейчас… С-с-сука, холодно!!!