Вера Желиховская - Майя (фантастическая повесть)

Пока эти соображения занимали его втайне, въяве его речи, его улыбка, его поспешность, — все выражало искреннюю готовность сообразоваться с желаниями молодой девушки.

Через пять минут все было устроено, и барон навел телескоп на одну из крупных звезд, еще довольно слабо мерцавших на западной стороне неба.

— Так как мы начнем наблюдения наши не для пользы науки, собственно, а скорее для нашего удовольствия, то вы позволите, дорогой коллега, уступить первое место даме? — с улыбкой спросил барон и, не дожидаясь ответа, обернулся к Майе. — Place aux dames!.. [7] Place aux dames — Здесь: «Дамы первые» ( фр.). Не угодно ли вам, m-lle Marie, полюбоваться?

Не без волнения недоверия попробовала Майя пошевелиться: она боялась, что ей не будет позволено и смотреть в телескоп… Но нет! Члены ее были свободны… Она беспрепятственно поднялась на ступеньку, взглянула в стекло и замерла в очаровании.

Ей представилось сказочное небо, горевшее разноцветными светилами. Иные сияли, как брильянты, другие голубели светом прозрачной бирюзы, — пылали огненным или багровым пламенем. Разнообразие и красота были бесконечны; но не того ожидала девушка.

— Что ж это? — спросила она в недоумении. — Я думала видеть одну планету, а вижу целое море очень странных, крупных, красивых звезд, но — больше ничего.

— Это потому, что я вам сначала показал атмосферу, небосклон той дальней планеты, которую вы сейчас увидите самоё в подробности, если вам надоело ее небо… Позвольте на одну минуту.

И, став на ее место, он направил несколько вправо трубу.

— Вот, не угодно ли теперь полюбоваться.

Он отступил, и Майя снова заняла свое место. На этот раз пред ней была лишь часть, как показалось ей, неведомой земли, освещенной радужной атмосферой. Земля плавала в ней, как бы окутанная прозрачными волнами эфира, постепенно менявшими, переливаясь, все цвета. Но окраски эти так были нежны, что не мешали разглядеть сквозь них очертания местности, гор, гигантской растительности и светлых пятен, — озер или целых морей. Не было видно движения, но виднелись места, похожие на муравейники, а иные и на правильные клетки, весьма схожие с постройками, с городскими кварталами.

Майя рассказывала обо всем, что видела, по мере того, как оно поражало ее.

— Неужели все эти линии, правильные четыреугольники, образованы зданиями? городскими улицами? — спрашивала она. — Неужели та далекая жизнь подобна нашей, и звезда эта обитаема и населена такими же людьми, как мы?

— Очень вероятно! — отвечал де Велиар. — Если и не совсем такими, то все же, приблизительно, нам подобными… Недаром же сотворены все эти миры!.. Большинство, если не все, обитаемы, и жители их, верно, как и мы, воображают себя царями мироздания, для которых создано все… Я покажу вам, если хотите, потухшую планету рядом с этой землей, ее луну, быть может… Вы тогда увидите, какая разница между нею и этой красавицей, полною сил.

— А нельзя ли прежде еще усилить действие вашего увеличителя, барон? — попросила девушка. — Еще немножко, и я бы разглядела постройки, быть может, людей!

— Еще бы немножко — и стекла телескопа вашего батюшки разлетелись бы вдребезги! — смеясь, возразил барон. — Нет, еще усилить действие моей машинки невозможно. Да знаете ли вы, насколько увеличена сила стекол в телескопе?.. Я вам сейчас покажу это!

И барон, не говоря ни слова, отнял проволоку от стекла.

— Что это? — вскричала Майя. — Зачем вы передвинули трубу?

— Я и не думал.

— Да как же?.. Где же?.. Смотрите! Видна только обыкновенная звезда и больше ничего!

— Ну, разумеется. Это и есть планета, которою вы сейчас любовались… Она ведь одна из самых отдаленных… Не помню даже, как ее называют астрономы.

— Что вы хотите сказать?

— То, что говорю. В телескопе она видна такой, какою вы ее видите теперь: блестящей, несколько увеличенной звездой, — вот и все. А приложите к краю стекла мою проволоку, — как я это делаю в настоящую секунду, — и блестящая звезда приблизится настолько, что вам видно очень незначительное пространство на ее поверхности… Видите?

— Вижу. Это изумительно!

— Неужели действие так сильно? — удивился профессор. — Ты совсем монополизировала телескоп, Майя! Дай хоть взглянуть.

— Посмотри, пaпà! Посмотри! Это просто волшебство. Барон, пожалуйста, покажите ему планету, как мне, а потом окружающее ее небо.

И Майя отступила, дав место отцу. Но в это время барон незаметно разъединил проволоку.

— Ну, пaпà! Что ты видишь? Не правда ли, восхитительно?.. Непонятно!

— Гм, да! Да… Очень большая звезда! — пробормотал разочарованный профессор.

— Как: очень большая звезда?! Целый мир! Другой земной шар, во сто раз лучше нашего. Какие цвета! Какое освещение!

Добродушный смех де Велиара привлек внимание молодой девушки.

— Что это? Барон! Да вы сняли проволоку? Вы разъединили… Ну, можно ли?.. Скорей наденьте!

И Майя, забывшись, бросилась вперед, чтоб выхватить из рук барона магическую проволоку, но в ту же секунду ее словно ослепила молния. Она приросла к месту, ничего не видя, не слыша и не в состоянии будучи пошевелить пальцем.

Состояние это продолжалось несколько секунд, но барон успел заметить свое вторичное фиаско и, не подавая в том ни малейшего вида, уже приблизил сам проволоку к стеклу и позволял профессору изумляться представшим ему зрелищем и восторгаться волшебной силой «увеличителя» на все лады.

И странно! Сильно должно было быть влияние средств барона де Велиара, когда и после этого, вторичного предупреждения ее друга о положительной опасности ее сообщений с ним, — Майя все же не удалилась, а весь вечер провела возле него, увлеченная диковинными зрелищами, представленными им в ту дивную ночь на поверхности звезд и полной луны, вскоре царственно всплывшей на безоблачное небо.

Поздно, после полуночи, разошлись хозяева и гость. Майя шла в свою комнату очарованная, словно бы опьяненная даже… По крайней мере, она совершенно не сознавала действительности. Не помнила, как ее раздела горничная, как она опустила в комнате ее все занавесы и шторы, затемнила лампадку и вышла, пожелав ей спокойной ночи. Она этого ничего не помнила; даже не слышала жалобных взвизгов запертой Газели, о которой впервые позабыла. Как сноп, упала она в подушки и в ту же минуту заснула.

«Что это нынче с барышней? — недоумевала горничная. — Будто нездорова, что ли? И про Газельку-то не спросила. Надо будет выпустить ее, сердечную, на ночь. Пусть пробежится, а то ишь ее, как в чулане заливается!»

И горничная вышла и заперла за собою осторожно двери. Все в доме уже было тихо и темно.

Без грез и без видений, на этот раз, тяжелым сном почивала Майя. Долго ль спала она? Она не могла бы сказать. Она не открывала еще тяжело сомкнутых глаз, когда в ней пробудилось сознание, что ей необходимо проснуться.