Роберт Чемберс - Послание из тьмы

Ну вот и все. Факт был налицо, и нам больше не было нужды торопиться, чтобы осознать его. В тот час он совершился – и по сей день гнетет мои воспоминания своей черной тяжестью. Клейтон действительно переместился в мир, который лежит так близко и одновременно так далеко от нашего, и отправился туда единственным путем, доступным смертному. Но в самом ли деле инструкция несчастного призрака отправила его туда или его попросту хватил удар посреди рассказа, как уверяли нас те, кто производил вскрытие, – не мне решать. Это одна из тех необъяснимых загадок, которым суждено оставаться неразрешенными до второго пришествия.

Все, что мне в конечном итоге нужно знать, – что в тот момент, когда Клейтон закончил свои движения, он изменился в лице, покачнулся и упал перед нами – мертвый!

Могут ли эти кости ожить?

Казалось бы, странный вопрос. Что может быть менее выразительным, более немым и мертвым – во всяком случае, для неопытного взгляда! – чем тускло-охристые обломки костей и серые обломки каменных орудий? Пускай это самое древнее, что осталось от человека, – много ли толку от столь сухого остатка? Кости лежат в музейных витринах, рассортированные по принципам, которых большинство из нас не понимает, отмеченные диковинными названиями: шелль, мустье, солютре… Мы догадываемся о связи этих названий с местами первых находок во Франции: городом Chelles, пещерой Lе Moustier, деревушкой Solutré; мы всматриваемся сквозь музейное стекло со смутным и мимолетным интересом, уверенные, что прозрели и постигли историю нашего полуживотного прошлого, а потом следуем дальше. О, первобытный человек, говорим мы. О, кремневые орудия. С этими орудиями он охотился на мамонта.

Почти никто из нас не осознает, какой безжалостный перекрестный допрос учинила наука этим молчаливым, запирающимся, косноязычным свидетелям прошлого – и как много нового сумела узнать за последние несколько лет.

Одним из самых поразительных результатов этой недавней работы является постепенное осознание того, что значительная доля обработанных орудий и некоторые наиболее древние кости, ранее считавшиеся безусловно человеческими, теперь приходится считать продуктом труда и, соответственно, останками существ, очень человекоподобных во многих отношениях, но, строго говоря, не принадлежащих к человеческому роду. Впрочем, к человеческому роду как таковому ученые их все-таки относят, оставляя за этими созданиями родовое название Homo в том же смысле, как львы и тигры относятся к роду кошек, Felis. Но есть веские основания предполагать, что эти древние люди – так называемые люди! – не были нашими кровными предками, а представляли скорее аналоги диковинных вымерших животных, родственных нам примерно в той же степени, как мамонт современному слону.

Человекоподобные кости и кремневые орудия появляются в Европе очень давно, старейшим из хранящихся в музеях, может быть, даже больше миллиона лет, но появление действительно человеческих существ, умственно и анатомически соответствующих нам, датировано древностью не намного большей, чем двадцать-тридцать тысячелетий. Так что настоящие люди появляются в наших краях именно в это время; другое дело, что мы пока не можем сказать, откуда они пришли. А их предшественники – своеобразные животные, пускай изготовляющие орудия и пользующиеся огнем, подобные людям, но все-таки не люди, – они исчезли с лика Земли именно потому, что пришел настоящий человек, наш прямой предок.

Наука уже выделяет четыре разновидности этих псевдолюдей, причем весьма вероятно, что вскоре будут выделены новые. Один странный вид изготовлял орудия, сейчас называемые шелльскими: они найдены во множестве, и трудно отыскать музей, который не мог бы ими похвастаться. Эти обработанные куски кремня, формой больше всего напоминающие подошву с лезвиями вдоль обеих сторон, сохранились в отложениях, чей возраст, судя по всему, составляет триста-четыреста тысячелетий. Шелльские рубила огромны, в три-четыре раза больше тех орудий, которыми пользовались люди современного типа, при этом они отнюдь не просты в изготовлении. Безусловно, их творцы обладали умным мозгом, а также большими неуклюжими руками, способными зажать в горсти не только рубило, но и просто обломок скалы. При всем этом костных остатков, связанных с шелльской культурой, фактически не существует: пока что обнаружен лишь один незначительный фрагмент – не имеющая подбородочного выступа удивительно массивная нижняя челюсть, зубы которой гораздо более специализированные, чем у современного человека. Мы можем только гадать, как выглядел тот таинственный представитель предчеловеческого племени, который пережевывал этой челюстью пищу и обрушивал на своих врагов удары каменного рубила – громадного и несуразно тяжелого для нас, но вполне удобного для него. Очень вероятно, что он был подлинным великаном, по всем телесным параметрам превосходящим современного человека. Если так, то ему было по силам схватить одной рукой за холку пещерного медведя, а другой – за горло саблезубого льва. Но на самом деле мы ничего о нем не знаем. У нас есть только хранящаяся в одном музее огромная челюсть, хранящиеся во многих музеях каменные лезвия – и неистощимый простор для догадок.

Самая захватывающая из тайн ледникового периода, времени могучей и безжалостной природы, еще не знавшей, что ей предстоит быть покоренной нашими предками, – это проблема так называемых мустьерцев, то есть представителей рода Homo, пользовавшихся орудиями культуры мустье. Они появились в Европе много позже шелльских гигантов и, по всей видимости, все еще обитали там, когда на эти земли пришли люди современного типа. Время мустье – всего-навсего тридцать-сорок тысяч лет назад: вчерашний день по сравнению с загадочными шелльскими пращурами!

Люди культуры мустье имеют еще одно название: неандертальцы. Вплоть до недавнего времени считалось, что это ранние формы современных людей. Но теперь наука начинает осознавать: это отдельный вид, настолько отличающийся от нашего, что между ними невозможно даже сколько-нибудь близкое родство. Спина неандертальца была ссутулена, ноги при передвижении не полностью разгибались в коленях, голова сидела в плечах слишком глубоко, чтобы неандерталец мог посмотреть вверх (с некоторой условностью можно сказать, что он никогда не видел неба), а зубы многими признаками отличались от наших. Любопытно, что по некоторым критериям они удалились от обезьян даже более, чем мы. Клык, этот анатомически третий от средней линии зуб, у гориллы чудовищно велик, но и у нас он достаточно крупного размера, при этом сохраняет заостренную верхушку; а у неандертальцев клыки совершенно не выступают над соседними зубами. Зубной ряд неандертальца вообще очень ровен, коренные, по сравнению с нашими, тоже несут меньше «обезьяньих» черт и вообще очень своеобразны. Для него характерно более крупное, чем у современного человека, лицо, зато лоб был гораздо ниже – что, впрочем, не означает малых размеров мозга: неандертальский мозг столь же велик, как человеческий, но иначе организован. Его лобные отделы меньше наших, а задние больше, так что, вероятно, неандерталец думал иначе, чем мы, и действовал тоже иначе. Очень возможно, что память его превосходила нашу, зато тонкость мыслительных реакций была не на высоте. Столь же допустимо предположение, что недостаток интеллекта неандерталец компенсировал большей стойкостью в тех ситуациях, которые у человека вызывают нервный срыв.