Игорь Колосов - Лилипут

— Ты что, упал, па? — Она смотрела на него своими крохотными глазенками, и Тревору чудилась в них насмешка. Ему даже показалось, что еще немного — и вредная девчонка, эта проныра, спросит: «Па, а почему у тебя спереди мокро?»

— Что ты здесь делаешь, маленькая СУКА? — завизжал Тревор. Гнев, страх, запах собственной мочи, ненависть, головная боль, неудовлетворенность этой проклятой жизнью, обида на туполобых деток и жену-стерву — все смешалось в невообразимый огненный коктейль, обжигавший ему душу. — Что ты, мать твою, здесь ДЕЛАЕШЬ?

— Па? — В глазах девочки появился животный страх, она не могла отвести взгляд от красной как помидор, разъяренной физиономии отца. — Я не…

— ЗАТКНИСЬ! — гаркнул Тревор. Испуг в глазах дочери произвел на него обратное действие, только подогрев его ярость. — Какого черта ты торчишь под дверью у спальни родителей? Какого черта…

— Папочка, я думала…

— …ты суешь свой нос куда тебя не просят, маленькая засранка!

— Па, почему ты…

— Закрой свою вонючую пасть, маленькая сучка! — Тревор схватил дочь своими широкими лапами за тонкие плечики. — Я знаю, ЧТО ты тут делала! — заорал он. Пожалуй, в этот момент в нем зашевелилась подспудная мысль, что перед ним ребенок и что он может сломать ей ключицы, если не возьмет себя в руки.

— Па… мне больно… — Из глаз Анны выкатилось по слезинке, она говорила с опаской, точно боялась, что от ее жалоб только станет еще хуже.

— Я не знаю, что я с тобой сделаю, если ты еще раз полезешь мне под ноги, когда я спешу.

— Мне… больно… — жалобно пробормотала Анна. — Отпусти меня, па. Пожалуйста. Я больше никогда не…

Не дав дочери договорить, Тревор закатил ей смачную затрещину. Колени девочки подогнулись, и она осела на пол. Под детские всхлипывания Тревор направился к ванной.

— Я всем расскажу, что ты меня бьешь! — вдруг выкрикнула Анна ему вдогонку.

Тревора будто кто-то со всей силы ударил в спину. Он резко остановился и медленно повернулся к дочери.

— Что… что ты сказала? — хрипло спросил он.

Анна перестала плакать, догадавшись, что явно сболтнула лишнее:

— Па, я пошутила… я не… не скажу ничего про… никому. Только не бей меня…

— Не скажешь ничего про… что? — прошипел Алекс. Он совершенно забыл, что обмочился. — Не скажешь про что? — заорал он. — Про что? Тебе разве есть про что рассказывать?

— Папочка, па, я не… я не… не буду, больше… не буду… честно… я больше… — Она отодвигалась от него, скользя задом по полу и отталкиваясь ногами.

— Может, ты заодно расскажешь, как подслушивала под дверью, как крутилась здесь и чуть не испугала меня до смерти? Может, заодно ты расскажешь и это?

— Я не подслуши…

— Молчать! Чтоб я тебя не слышал! — зашипел Тревор. — Лучше молчи! — Рассудок его вновь затуманился, в ушах зазвучали чьи-то укоризненные голоса, а перед глазами замаячило широкое, с двойным подбородком лицо шефа: «Мистер Тревор, мне с трудом верится, что такой порядочный, ответственный и вежливый человек, как вы…» — Молчи, маленькая сучка! — рявкнул Алекс, и образ полного человека исчез.

Девочка уже не пыталась открыть рот, она сжалась, как затравленный волчонок, и остановившимися глазами смотрела на отца, напоминавшего ей теперь какого-то разъяренного монстра из мультфильма.

— Ты… — Тревор осекся; он заметил темное пятно на штанине брюк. Левое бедро там, где пробежала струйка мочи, пощипывал неприятный холодок. — Убирайся в свою комнату! — приказал он, поворачиваясь к дочери спиной, чтобы она, не дай Бог, не успела проследить за его взглядом. — И чтобы я сегодня тебя больше не видел!

Тревор поспешил в ванную. Анна с трудом поднялась с пола, ноги ее дрожали. Холодными ладонями вытирая слезы, она подошла к лестнице и уже там, не выдержав, обернулась и негромко произнесла:

— Чтоб ты сдох, козлиный член! Чтоб ты сдох и больше никогда не проснулся! — Потом зарыдала еще громче, давясь солеными слезами.

Саманта появилась неожиданно. Буря, разразившаяся вскоре в доме Треворов, не позволила Алексу как следует поразмыслить о странности такого внезапного появления жены. Ведь он не слышал ни как подъехал ее «фольксваген», ни как она открыла дверь в кухне, соединявшую дом с гаражом, ни стука ее высоких каблуков — ничего этого он не слышал. Хотя обязательно должен был услышать!

Алекс скинул в ванной одежду и с брезгливым выражением на лице вымылся под душем. Головная боль немного утихла, теперь его мучил стыд, который он, сам того не сознавая, пытался превратить в чувство гнева и ненависти, направленное на других. Кипя злобой, он вернулся в спальню и развалился на широкой двуспальной кровати. Он чувствовал, что, появись в этот момент жена, он не совладает с собой. Конечно, на следующее утро он пожалел бы о том, что сделал, увидев свою супругу с синяками, тем более не дай Бог на лице. Однажды Алекс уже оказывался в подобном неприятном положении, когда Саманте пришлось объяснять всем, почему это она в такую жару надела блузку с высоким воротником. «Что вы, мне ничуть не жарко!» Это случилось в конце июня, стояла страшная жара. Алекс только-только закончил ужинать и, выходя из кухни, столкнулся в дверях с Самантой. По правде сказать, Алекс был в таком состоянии, что мог вспыхнуть как порох даже без всякого повода. Настроение у него было просто отвратительное и, чтобы разгорелся скандал, хватило бы даже двух слов жены о погоде. К несчастью, Саманта, прожив столько лет с мужем, так и не научилась распознавать его душевное состояние. Вот почему, глядя в спину удалявшегося мужа, она сердито проговорила:

— Ты хоть раз за собой уберешь со стола, черт бы тебя побрал? Хоть раз! Неужели нельзя хотя бы положить тарелки в раковину? — Голос Саманты сорвался на визг. Волосы разметались, глаза метали молнии. — Я тебе что, домработница?

Алекс, никогда не отличавшийся многословием, и на этот раз не изменил себе. Подталкиваемый ненавистью, искавшей выхода, он подскочил к жене.

— Замолчи, ты… сука! — только и сказал он.

Лицо Саманты исказилось от негодования.

— Что?! — закричала она. — Кто?.. Я?.. — Но не договорила: Алекс, размахнувшись, ударил ее ладонью.

Если бы Саманта не успела отклониться, на следующий день под глазом у нее красовался бы здоровенный синяк, а пикантность ситуации была в том, что завтра, в субботу, они были приглашены на вечеринку к шефу Алекса — мистеру Вербицки. Хозяин накануне снова напомнил о ней Тревору.

«Я почти не вижу твоей супруги, Алекс, — сказал он. — Мы все, надеюсь, одна большая семья, поэтому я буду очень рад, если ты придешь ко мне вместе со своей красавицей женой. Нехорошо, мой друг, ходить повсюду одному. Я помню, как ты скучал без нее в прошлый раз. С ней, я думаю, ты будешь не такой молчаливый».