Джонатан Кэрролл - По ту сторону безмолвия

— Алло?

— Лили? Это Макс Фишер.

— Макс! Я ждала вашего звонка! Как вы? Как ваша мама?

— Хорошо. Она была в коме, но сейчас пришла в сознание, и врачи считают, что все будет в порядке. Послушайте, может быть, это не совсем уместно, но я хотел вас кое о чем спросить. Помните рисунок, который прислал мне Линкольн? Тот человечек с цветком в горле?

— С розой. Конечно помню — ведь это я велела Линкольну его нарисовать! Все в точности по моим указаниям.

— Хорошо, и что же он означает?

Я буквально почувствовал ее улыбку сквозь телефонную трубку.

— Отгадайте.

— Простите?

— Вам придется догадаться.

— Я бьюсь над этим с тех пор, как получил рисунок, но все, что приходит мне в голову, довольно мрачно.

— Нет, ничего мрачного там нет! Гарантирую. Знаете, как бывает — иногда сидишь и до тебя, еле слышно, доносится музыка из соседней комнаты? Ты настораживаешься, напрягаешь слух, пытаясь разобрать мелодию. Спустя какое-то время это удается, и ты снова расслабляешься: «Ладно, теперь жизнь может продолжаться». Так вышло и со мной, Макс. Я поняла, что вы для меня за мелодия. Вы для меня — роза в горле. Разве вам не нравятся смешанные метафоры?

— Но это что-то хорошее?

— Да, безусловно, хорошее. Когда вы возвращаетесь?

Я поглядел на дверь маминой палаты и почувствовал укол вины. Теперь, когда маме стало лучше, мне захотелось уехать и вернуться к своей жизни, к тому, что могло у меня сложиться с Лили Аарон.

— Надеюсь, скоро. Как только скажут, что с мамой точно все будет хорошо.

— Когда вернетесь, давайте поедем кататься на велосипедах. Втроем.

— Отлично! — Я мысленно взял на заметку: как только окажусь в Лос-Анджелесе, первым делом купить велосипед.

— Знаете, чего мне хочется уже много лет? Объехать на велосипеде вокруг Европы. Без всякого рюкзака и тому подобного. Ехать на машине, останавливаться в гостиницах, вкусно обедать… но чтобы на крыше машины были закреплены велосипеды, и когда делаешь остановку в городе или в горах, то или ходишь пешком, или ездишь на велике. Никакой машины. Представляете, как чудно было бы вот так путешествовать в Альпах?

— Или по Парижу? Это была бы сказка. Можно мне с вами?

— Не знаю. Возвращайтесь домой, и посмотрим. Вроде собеседования при приеме на работу — поглядим, из того ли вы теста.

Перед тем как Сол уехал в Лондон, мы с ним пообедали вдвоем. Хотя у нас мало общего, мы с братом очень хорошо ладим. Он обожает бизнес, женщин и путешествия. Когда Сол не трудится над колоссальной сделкой, он либо лежит в постели с красоткой, либо летит в какой-нибудь экзотический уголок. Родители знают только, что он преуспевает и присылает открытки и причудливые сувениры со всех концов света. Его жена Дениза — ужасная дура; она была очень красива до того, как глупость и стервозность стерли с ее лица красоту. Детей у них с Солом нет, и она вполне довольна тем, что живет припеваючи, сорит деньгами, и время от времени заводит интрижку, чтобы ощутить новый прилив уверенности в себе. Все это рассказал мне сам Сол, но ему наплевать на ее измены.

Когда мы с братом болтаем, нам всегда уютно и спокойно, потому что мы любим друг друга, но ни за какие блага мира не согласились бы поменяться местами.

— Как выглядит твоя Лили?

— Невысокая, с темными пышными длинными волосами. Немного похожа на француженку.

— Как, говоришь, ее фамилия?

— Аарон.

— Она еврейка?

— Не знаю.

— И у нее есть сын?

— Да, славный мальчишка.

— А ты уверен, что хочешь связаться с женщиной, у которой сын как раз вступает в переходный возраст? Ты умеешь кататься на скейтборде? Готов к матчам Детской лиги?

— Сол, брат мой, иди в жопу. Сколько у тебя было женщин с детьми?

— Я — совершенно другое дело. Ты же холост. А они всегда знали, что я женат. Эту информацию я выдавал им прежде, чем уложить в постель, братец. Я никогда не давал ни одному малышу шанса подумать обо мне как о папочке. А ты холост, и чем крепче ты завяжешься с его мамашей, тем скорее мальчик станет смотреть на тебя именно так. Поверь мне.

— Может, оно не так уж и плохо. Раз — и у тебя сразу же готовая семья. Никаких тебе подгузников и режущихся зубок. Возможно, ему даже понравятся те же фильмы, что и мне. А тебе никогда не хотелось иметь детей? Я уверен, что Дениза их не хочет, но тебя вполне могу представить качающим на колене славного малыша.

— Я вообще-то тоже, но мысль о том, чтобы убить полжизни на родительские обязанности, меня сразу расхолаживает. В любом случае, Денизе понравились бы дети, только если бы единственное, что они делали, — это подавали напитки и закуски. В остальном она представляет себе детей маленькими чудовищами, из-за которых у нее отвиснет грудь, а на шелковых чулках появятся затяжки.

— А развестись ты не думал?

— Я думаю об этом по семнадцать раз на дню, Макс. Но знаешь, что меня останавливает? В моих устах это прозвучит смешно, но у нас с ней общая жизнь. А это чего-то да стоит. Я имею в виду, да, у меня миллион подружек, и Дениз тоже своего не упустила. К тому же она меня бесит, и я провожу дома не столько времени, чтобы она могла думать, что у нее есть муж на полную ставку. Но, несмотря ни на что, есть жизнь, которую мы построили вместе. Мы любим бродить по Берлингтонскому пассажу и ходить на футбол в Тоттенхем. Дениза обожает футбол. Она по-прежнему самая лучшая любовница из всех, что у меня были, и… ну, не знаю, парень. Если сложить все хорошее, это кое-чего стоит. Что бы там ни — но она моя жена. Только она знает, каково нам приходилось «тогда, давным-давно». А это кое-что значит.

Сол не мог остановиться, и я очень любил его и за то, что он говорил, и за то, что недоговаривал. Брак, даже попав в самый тяжелый «климат», может оказаться таким же живучим, а порой и красивым, как кактус. Поскольку то и дело внезапно удивляет тебя, покрываясь самыми изысканными, нежно окрашенными, трепетными цветами. Кого трогает цветение розы? Розе и положено цвести. Но вот когда цветет кактус, и цветет роскошно…

— Вот ты послушай, что случилось несколько дней назад. Я ложился спать и обнаружил на подушке листок бумаги. Там почерком Дениз было написано: «Милый алый чудесный целующий рот». Я ее окликнул: «Эй, Ден, это очень мило. Сама сочинила?» — «Нет, Суинберн». — «Суинберн?! Ты хочешь сказать, поэт? С каких пор ты стала читать стихи?» — «Я не читаю — я нашла такую надпись на конфетном фантике. Мило, не правда ли?» Боже, Макс, не знаю, за что я люблю ее больше — за то, что она написала это и положила мне на подушку, или за то, что сразу созналась, что взяла слова с дерьмовой конфетной обертки!

У женщины, которая в одиночестве ждет кого-то на людях, выражение лица решительное, замкнутое. Всем своим видом она словно бы говорит мужчинам: «Да, я жду, но не тебя, малыш. Пшел вон». Женщин она окидывает беглым, но внимательным взглядом, словно бросая им вызов. Когда меня ждет женщина, я люблю секунду незаметно понаблюдать за ней, прежде чем подойти. Притвориться, что вновь вижу ее впервые — без предрассудков, без страсти.