Говард Лавкрафт - Шепчущий в ночи

С надеждой, что я не очень потревожил вас и что вы не будете выбрасывать это письмо в корзину, как бред безумца, а сочтете целесообразным поддерживать со мной контакт, остаюсь Искренне преданный вам

Генри У. Эйкели

Р. S. Я сделал несколько отпечатков фотографий, которые, как я полагаю, помогут доказать некоторые из высказанных мною суждений. Старожилы утверждают, что они истинны. Я пошлю вам снимки, если вы того пожелаете.

Г. У. Э.

Трудно описать, какие чувства овладели мною после прочтения этого документа в первый раз. По идее, я должен был посмеяться над этими чудачествами куда сильнее, чем над значительно более умеренными предположениями, которые раньше позабавили меня; и все-таки что-то в тоне этого письма побудило меня воспринять его с парадоксальной серьезностью. Не то, чтобы я хоть на мгновение поверил в тайное племя, прилетевшее к нам со звезд, о котором толковал мой корреспондент; но все же, преодолев некоторые первоначальные сомнения, почувствовал уверенность, что имею дело с безусловно нормальным человеком и что он в самом деле столкнулся с реально существующим, хотя и невероятным и аномальным явлением, которое не мог обьяснить иначе, чем делал это в письме. Разумеется, дело не может обстоять так, как он пишет, рассуждал я, но здесь безусловно есть то, что заслуживает серьезного исследования. Этот человек, очевидно, был очень взволнован и встревожен чем-то, причем явно неадекватно, однако трудно было представить, чтобы его обеспокоенность являлась совершенно беспричинной. Он излагал свои соображения настолько конкретно и логично, но тем не менее его история удивительным образом совпадала с некоторыми старыми мифами и даже - с самыми фантастическими индейскими легендами.

Как то, что он действительно слышал какие-то голоса на холмах, так и то, что он нашел черный камень, о котором упоминал в письме, было вполне возможным. Однако те безумные предположения, которыми он сопроводил упоминание о голосах и камне, были, по всей видимости, внушены ему человеком, утверждавшим, что он является шпионом потусторонних существ, тем самым человеком, который впоследствии покончил с собой. Легко было предположить, что самоубийца являлся по-настоящему сумасшедшим, но смог при этом заставить наивного Эйкели - к тому же подготовленного к этому своими фольклорными изысканиями - поверить в его бред. Что же до его последних соображений, то было похоже, что невозможность нанять себе прислугу объясняется тем, что невежественные соседи Эйкели, так же, как и он, убеждены в том, что его дом по ночам осаждают сверхъестественные чудища. Собаки, разумеется,'тоже лают по-настоящему.

Наконец, что касается записи фонографа, то я не сомневался, что либо это были звуки, издаваемые животными и напоминавшие человеческую речь, либо же звуки эти издавало некое скрывающееся среди холмов человеческое существо, которое деградировало по какой-то причине до животного состояния. Тут мои мысли обратились к черному камню с иероглифами. Да, и что могли содержать фотографии, которые Эйкели намеревался мне выслать и которые старожилы нашли столь пугающими?

По мере того, как я раз за разом перечитывал письмо, меня не покидало ощущение, что мои оппоненты располагают данными, более серьезными, чем я предполагал ранее. В конце концов, в этих заброшенных, необитаемых местностях, близ холмов, могли обитать какие-то странные уродцы, жертвы дурной наследственности, хотя, разумеется, они и не были чудовищами со звезд, как утверждали легенды. И если они существуют, то присутствие странных тел в бурных потоках становится вполне объяснимым. И я начал испытывать чувство стыда от того, что сомнения в прежней моей правоте породило нечто столь эксцентричное, как письмо Генри Эйкели.

В конце концов, я ответил на письмо Эйкели, взяв при этом тон дружелюбного интереса и попросив дополнительных подробностей. Ответ его пришел почти немедленно; и в конверте было несколько фотографий, иллюстрирующих то, о чем он рассказывал. Глянув на эти фотоснимки, я ощутил удивительное чувство страха и прикосновения к чему-то запретному; ибо, несмотря на неясность изображений, они обладали дьявольской внушающей силой.

Чем больше я смотрел на них, тем больше убеждался в том, что моя серьезная оценка Эйкели и его истории была вполне оправданной. Без всякого сомнения, эти фотографии содержали убедительное доказательство существования на вермонтских холмах явления, лежащего далеко за пределами наших привычных знаний и представлений. Самое жуткое на этих фотографиях представляли собой следы - снимок был сделан, когда яркое солнце осветило клочок голой земли где-то на пустынной вершине. Даже беглый взгляд позволял убедиться, что это не мистификация; ибо четко очерченные камни и лезвия трав полностью исключали подделку или двойную экспозицию. Я назвал это "отпечатком ноги", но "отпечаток когтя" было бы точнее. Даже сейчас я не могу описать этот след, избежав сравнения с ужасным, отвратительным крабом, причем была какая-то неопределенность в направлении этого следа. Он был не очень глубоким или свежим отпечатком и по размеру не превосходил размер ноги среднего человека. Из центральной подушечки выходили в противоположных направлениях пары зубьев пилы - вид их сбивал с толку, если вообще этот объект являлся исключительно органом движения.

Другая фотография - явно с большой выдержкой, сделанная в тени, - представляла собой изображение входа в лесную пещеру, отверстие которой закрывал круглый валун. На голой земле перед входом можно было разобрать густую сеть линий, когда я рассмотрел ее в увеличительное стекло, то с неприятным чувством убедился, что следы точно такие же, как и на другом снимке. Третий снимок изображал кольцо камней жреческого типа, помещенных на вершине холма. Вокруг загадочного кольца трава была сильно утоптана и почти совсем стерта, причем здесь я не смог различить ни одного следа даже в увеличительное стекло. Исключительная отдаленность изображенной местности доказывалась перспективой уходящих за горизонт совершенно безлюдных холмов.

Но если самым неприятным и пугающим было изображение отпечатка на земле, то наиболее любопытным оказался снимок большого черного камня, найденного в лесах возле Круглого холма. Эйкели фотографировал камень, по всей вероятности, на столе в своем кабинете, поскольку я смог разглядеть ряд книжных полок, а на заднем плане бюст Мильтона. Камень был заснят в вертикальном положении и представлял собой изрезанную поверхность, размером один на два фута, но у меня не хватает слов, чтобы сказать что-либо определенное об этих узорах или хотя бы об общей конфигурации всего камня. Какие геометрические принципы легли в основу его огранки - ибо эго несомненно была искусственная огранка, - я могу только догадываться; но скажу без колебаний, что никогда я не видел предмета столь странного и чуждого нашему миру. Из иероглифов, начертанных на поверхности, очень немногие был различимы, но один-два вызвали у меня просто шок. Конечно, это могла быть и фальсификация, ибо есть и кроме меня люди, читавшие чудовищный "Некрономикон" безумного араба Абдула Альхазреда; но тем не менее я испытал нервную дрожь, узнав определенные идеограммы, которые, как я знал по своим исследованиям, связаны с наиболее святотатственными и леденящими кровь историями о существах, которые вели безумное полусуществование задолго до того, как были сотворены Земля и другие внутренние миры солнечной системы.