Дэниел Истерман - Девятый Будда

Кристофер ударил его сильнее, чем когда-либо кого-либо бил. Удар пришелся точно в челюсть, и Уинтерпоул отлетел, упав на землю. Кристофер начал подниматься на ноги, но Уинтерпоул, постанывая от боли, как-то выкрутился и схватил Кристофера за ноги, снова опрокинув его.

Здесь часовой допустил ошибку. Он шагнул вперед, чтобы разнять дерущихся, и вытянул вперед правую руку, неуклюже держа винтовку в левой. Наверное, он считал, что винтовка делает его неуязвимым. Возможно, он думал, что дерущиеся больше думают друг о друге, нежели о нем. И в том и в другом случае он ошибался.

Когда часовой потянулся к Уинтерпоулу, Кристофер схватил его левую руку и резко выкрутил ее назад. Он услышал, как сломалась с треском кость и часовой закричал от боли. Парализованные пальцы выпустили винтовку. Однако у него хватило присутствия духа, чтобы броситься на Кристофера, искавшего в темноте оружие. Но Кристофера уже ничто не могло остановить.

В тот момент, когда часовой навалился на него, он услышал снаружи женский крик. Он инстинктивно ушел от захвата, выпрямился и выбросил колено, нанося противнику сильный удар в пах.

Кристофер нагнулся за брошенной винтовкой. Длинный штык на конце делал ее неуклюжей. Он снова услышал крик Чиндамани, сдержанный крик, после которого последовали рыдания. Они причиняли ей боль. Он повернулся и рванулся к выходу.

— Кристофер! — Уинтерпоул все еще пытался остановить его. — У него револьвер, Кристофер! Я не могу до него добраться!

Несмотря на боль, часовой с трудом поднялся на ноги и доставал револьвер из висящей на боку кобуры.

Кристофер обернулся. Часовой держал пистолет в дрожащей правой руке. Он покачивался из стороны в сторону, голова его кружилась от боли, и он никак не мог прицелиться. Кристофер не хотел стрелять — слишком рано было привлекать к себе внимание. Он перехватил винтовку, обратив штык в сторону часового. С этим оружием люди воевали, сидели с ним в холодных окопах, перелезали через ржавую колючую проволоку, однако он до этого момента никогда даже не держал винтовку в руках. Он почувствовал себя кем-то вроде первобытного охотника, зажавшего в руке копье. Часовой собрался с силами и навел пистолет прямо ему в грудь. Он был тяжелый, черный, дьявольский.

Кристофер сделал выпад, представляя себя солдатом, отрабатывающим приемы штыкового боя. Он видел, как они с криками вонзают штыки в мешки с соломой. Револьвер выстрелил, выбросив внезапную вспышку света, и мир наполнился грохотом. Он почувствовал, как потяжелела винтовка, как что-то большое дергается на штыке, почувствовал, как винтовка дернулась в его руках, снова услышал выстрел, ощутил, как падает вперед, глубже вонзая штык.

Штык повернулся, и послышался стон. Кристофер понял, что у него закрыты глаза. Он открыл и увидел часового — изо рта его шла кровь, и он дергался на штыке, как рыба на крючке рыболова. Он снова закрыл глаза и еще раз повернул лезвие штыка, отстраняясь от содеянного, опустошенный, в каком-то трансе, пытаясь как-то убежать от разрывания плоти. Раздался приглушенный крик, и наступила тишина. Он сделал шаг назад и внезапно ощутил превосходство жизни над смертью.

— Смерти нет. Смерти нет, — продолжал повторять он, но когда открыл глаза, то понял, что сам остался целым и невредимым, а охранник, лежавший на полу, уже был в другом мире. Пули не коснулись Кристофера. Он не был ранен, но на руках его была кровь часового, и штык был темным и мокрым.

— Ты идиот! — визгливо крикнул Уинтерпоул с другого конца палатки. — Ты уничтожил нас!

Кристофер проигнорировал его и выбежал наружу, крепко сжимая винтовку.

Примерно в двадцати метрах от него кто-то заново разжег костер, вылетавшие из него огромные искры дразнили темноту. Вокруг костра полукругом стояли люди, в свете костра их лица казались карнавальными масками, бесстыдными и возбужденными. Они подбадривали кого-то, словно смотрели петушиные бои. Казалось, они не слышали выстрелов или просто дружно решили не обращать на них внимания, чтобы сконцентрироваться на более важных вещах.

Кристофер побежал к ним, щелкая затвором винтовки, оценивая расстояние и положение людей у костра. У него было преимущество — он двигался из темноты, и мягкая почва под ногами заглушала его шаги. Раздался крик, и круг чуть расступился. Через образовавшийся разрыв Кристофер увидел одного из тех четверых, кто приходил за Чиндамани. Он нагнулся над ней, полураздетый, хватая ее за грудь, тяжело дыша. Кристофер опустился на землю, прицелился и выстрелил, отстрелив ему полголовы. Лагерь моментально затих. Слышны были только всхлипы Чиндамани и крики совы, охотящейся где-то во мраке.

— Чиндамани, — спокойно позвал Кристофер.

Эмоции сейчас могли только помешать. Сейчас важнее всего было сохранить холодную голову и твердую руку.

— Сбрось его с себя, встань и подойди ко мне, — произнес он, молясь, чтобы она была целой и невредимой и чтобы страх не лишил ее возможности двигаться.

Казалось, она лежала бесконечно долго, сотрясаясь от рыданий, а кровь убитого на ее обнаженном теле словно символизировала своего рода крещение, посвящение в тайны реальной жизни. Те, кто стоял вокруг нее, не были вооружены и не знали, какое количество оружия захватили и навели на них их бывшие пленники. Они ничего не видели в темноте, понимая, что здесь, у костра, представляют собой отличные мишени.

— Потушите этот чертов костер, пока он не пристрелил еще кого-нибудь! — хрипло крикнул кто-то.

Но никто не пошевелился. Никто не хотел сделать хоть одно движение и получить следующую пулю.

Она медленно поднялась, с отвращением сбросив с себя труп насильника.

— Не обращай на них внимания, — сказал Кристофер. — Они не причинят тебе вреда. Медленно подойти ко мне.

Она пошла, пытаясь прикрыть наготу остатками разорванной одежды. Он мысленно помогал ей идти, подбадривал ее, когда она пошатывалась.

Она уже почти вышла из круга, когда один из стоящих у костра протянул руку, чтобы схватить ее и уйти, прикрываясь ею, как живым щитом. Кристофер выстрелил, и пуля пробила ему горло. Остальные осмотрительно отпрянули от нее.

Она подошла к нему и, дрожа, коснулась его. Ее пальцы крепко сжали его руку, ногти впились в кожу, причиняя ему боль. Она молчала. Он ощутил, как в нем поднимается ярость, слепящая и непреодолимая. Он знал, что теперь будет чувствовать эту ярость всегда и она никогда не покинет его, хотя и станет менее сильной.

— Мы уходим, — сказал он. — Лошади позади нас. Я задержу этих ублюдков. Ты сможешь добраться до лошадей?

Она кивнула, стараясь подавить рыдания.

Они медленно попятились назад, за палатки, к колышкам которых привязывали на ночь лошадей. Они услышали в темноте, как тихо ржут и роют копытами землю лошади, обеспокоенные стрельбой.