Андрей Буровский - Сибирская жуть-5. Тайга слезам не верит

— Отдельно! — вспыхнула Ирина.

Алешка кивнул головой, и одной загадкой у приезжих стало больше.

И при этом парни вовсе не спешили, тем более не задавали прямых вопросов. Была во всем этом какая-то особенная, немного первобытная деликатность — не сразу говорить о главном. А кроме того, сами братья были хороши — открытые лица, белозубые широкие улыбки, поведение сильных людей.

Братья Мараловы всем своим видом демонстрировали качества, которых особенно алчет истомленный цивилизацией, замученный комплексами горожанин: душевное здоровье и неторопливую основательность. Они никуда не торопились, ни по какому поводу не суетились, ведя спокойные беседы. А все, что нужно, как-то незаметно делалось в нужные сроки, и не самым худшим образом. Дрова оказывались нарублены, словно бы сами собой, обед приготовлен, а порядок в доме наведен как бы некой волшебной силой, без участия людей.

Ирину вообще-то нельзя назвать особенно доверчивой… Не то, чтобы на нее навалилось так уж много несчастий, но все же раза два Ирину пытались притиснуть в укромном уголке, и особого доверия к мужчинам она нисколько не питала — ни к сверстникам, ни к дяденькам постарше. А с Мараловыми она почему-то сразу стала чувствовать себя как дома — очень спокойно, уверенно, защищенно. По их поведению сразу было видно, что приняв ее в свою компанию, парни не дадут ее в обиду и притом под юбку ей тоже не поспешат полезть.

Разговор пошел о том, что Малая Речка, наверное, богата, раз живет от тайги: пушнина, мясо, лес…

— Да нет, что ты… Наша деревня очень бедная. Во-первых, транспорта никакого нету. Тут даже если и произведешь что-то, а вывезти как?

— За морем телушка — полушка, да рубль — перевоз?

— Ага. Малая речка — это и есть как заморская страна, где телушка полушка… Тот же кедр — его вывозить не всегда выгодно: расходы на транспорт большие. Те же грибы-лисички. В Америке они считаются полезными, помогающими против рака… чуть ли не природным лекарством, кило свежих стоит двадцать долларов… А как вывезешь? То же самое и с ягодой, и с мясом… Все есть, что можно взять из тайги — но Саяны далеко, везти трудно…

— Вы сказали, что это во-первых…

— Есть и во-вторых… Что здесь, в Малой Речке, можно делать?

— Как что делать?! Да все, что угодно!

— Нет, не все, что угодно, а то, что выгодно. Можно здесь хоть химический комбинат построить, да зачем? Если сырье надо вести, продукцию вывозить… Получается, как раз и невыгодно!

— Тогда, что здесь вообще можно делать?

— Все, что связано с тайгой! А тайга — это не так и просто… В ней то много всего, а то мало. Вот хотя бы этот год. Прошлый год был неурожайным на орехи. И всю зиму был соболь плохой. Когда нет ореха, он ест рябину. Болезнь «рябинка» — на его шкуре появляются пятнышки, где она с внутренней стороны сморщенная и тонкая… бывают даже прободения. А ворс в «рябинках» тоже вылезает, ломкий и ненадежный. Шкуры низкого качества. Весной этого года редкий соболь стоил больше 200 рублей. И добывать его — невыгодно, вот так…

— А если соболь плохой… То что выгодно?

— Ну например, кабаргу… Кабарожья струя идет от 2 до 3 долларов за грамм. А в одном самце кабарги этой струи — от 15 до 25 грамм, считай сама… Это уже можно жить, но вот убьет охотник кабаргу — нужны деньги до зарезу, продает за 2 и за 2,2 доллара. И наживается на кабарге вовсе даже не охотник.

— Или вот медведь, — перебил Алексея Андрей. — Медвежья желчь стоит по 1 доллару грамм. Но хочется же с медведя и шкуру, и мясо… все иметь. А кедра нет — медведь голодный. У него и желчи мало, а уж тем более сала. Медведь должен ложиться в берлогу, чтобы в декабре у него треть веса приходилось бы на сало…

— А я в этом году в декабре медведя взял — а у него слой жира всего в два пальца. Такой не доживет до весны, сдохнет в берлоге. Многие и помирали. Крупные медведи выходили, искали берлоги мелких и прямо в берлогах их ели. К весне выжили в основном те, особенно крупные, кто охотился, кто питался животной пищей. Большой медведь задавил маленького и съел прямо у базы отца. Мы так думаем, что мелкий медведь могла быть дочка крупного.

— Что, дочку завалил и съел?!

— А что? Медведи родства не знают, им все равно — отец и мать или там дети. Медведица медвежонка на третьем году жизни бьет смертным боем, он уходит, начинает жить один. А отец вообще медвежат никогда и не видел. Нет у медведей семьи.

Так и выживают друг за счет друга. Вот отец в этом году поехал на базу… весной, снег уже сошел. Смотрят, все там перевернуто, словно кто-то ходил и искал. Человека вроде не было, а беспорядок. Потом видят — из-под лавки лапа торчит. Оказалось — залез медведь… причем крупный медведь, здоровенный. Забрел зверюга на базу, съел все, что смог — старые сапоги, целлофановый пакет — его еще с осени забыли, с рыбьими внутренностями; окурки съел, корки хлеба… Представляешь корки, которые зиму перележали?! Каменной твердости корки, и их-то он глодал. И умер, забившись под лавку. Голова огромная, а тело — как придаток к голове. Тело его почти не разлагалось, таким было ссохшимся — почти естественная мумия, от силы шестьдесят кило весом.

— А пещеры у вас тут есть?

— Сколько угодно! А что, желаете сходить?

— Ребята, у вас в деревне что говорят про такую штуку… Про шар, исполняющий желания?

— Федя Бздыхов, когда из запоя выходит, еще не то рассказывает…

— Нет, тут не галлюцинация. Есть в окрестностях Малой Речки одна пещера… А в ней видели такой шар. Шар вспыхивает от малейшего света и исполняет желания.

— Вспыхивает?

— Ну, он темный, когда входишь, а потом начинает светиться…

Под умными внимательными взглядами сам Павел чувствовал, что несет несусветную, неубедительную чепуху.

— Гм… Странный шар. А откуда шар узнает, какие у кого желания?

— Вот этого не знаю… — растерялся Пашка, — откуда я могу знать, как он это узнает.

— Волшебным путем, не иначе, — ехидно проронил Алеша. Павел пожал плечами. Помолчали.

— И еще… — переключилась Ирка, — тут был поблизости лагерь…

— Какой лагерь? Пионерский? По-моему, ближайший — километров за семьдесят.

— Нет… Лагерь, где заключенные. Они что-то добывали в руднике… И они знали про пещеру.

— Пещеры есть, Ирочка… Есть. А вот про такой лагерь мы не слышали.

— Там еще рядом красные скалы… Это километрах в тридцати выше по реке от деревни.

— Такие скалы есть, их мы знаем. Про лагерь — ничего, а вот про скалы… Если нужны скалы, мы покажем.

— Туда очень трудно идти? За день управимся?

— За день — в любом случае, даже если пешком. Я бы вам даже советовал пешком — больше увидите. …Ребята, а этот лагерь, красные скалы… там что, тоже волшебный шар?

Павел кинул на Ирину взгляд, понятный обоим. Ирка, вроде бы, уже убедилась — знакомым Павла верить можно. Но и говорить правду не хотелось.