Андрей Буровский - Сибирская жуть-5. Тайга слезам не верит

Часам к двум дня закончился подъем, вышли к сравнительно ровному месту. Тут протекала речка, на этот раз довольно тихая, совсем без стука камней. Так, тихое бульканье, и только.

Лет тридцать назад какой-то хозяйственный человек поставил тут на поляне избушку… да, почти что и на курьих ножках. Топилась избушка по-черному, и выглядела соответственно, особенно изнутри. Но в избушке была печь, а перед избушкой — выложенный камнем очаг, и сделан был очаг человеком, который знал — камни для очага берут не в русле реки, а в горах. И потому стоял этот очаг треть века крепким, надежным, и очагом запросто можно было воспользоваться.

Речка, глубиною по колено, струилась метрах в десяти, на полянке везде была тень. Дети с облегчением сбрасывали рюкзаки, бежали к речушке, лезли исследовать избушку, пугая друг друга руками с толстым слоем сажи.

Убедившись, что речушка безопасна, Махалов пошел разбираться, какая из двух дорог-тропок выведет к базе Маралова. Отсюда база была километрах в десяти, примерно, и где-то на северо-западном направлении. Достать компас, впрочем, Махалов никак не решился: Хрипатков опять завел тягомотную демагогическую околесицу про зловредные и совсем не нужные выдумки кретинов-городских. «Ну должен же он знать, как ходят на базу к Маралову?» — думал Махалов, пропуская мимо ушей рассказы про то, как Хрипатков и прочие гиганты духа спасали обмороженных, наевшихся дурных грибов, обглоданных волками и медведями, неприспособленных неумех, полагавшихся на ружья, компасы, машины, палатки и кастрюли.

— Вроде бы логичнее налево… — скромно заметил Махалов. Это ответвление дороги как будто больше отвечало направлению.

Хрипатков гулко фыркнул, и эхо подхватило грозный звук.

— Вот по этой дороге, — уверенно произнес Хрипатков, — примерно десять километров.

По карте выходило столько же. «Значит, часа два… Ну, три часа ходу», — прикидывал Махалов расстояние. Выйти за четыре часа даже… В шесть? Нет, лучше все же в пять.

— На-арод! Три часа отдыха!

— Ура-а!!!

— Паша, поможете мне?

Павел согласно кивнул, понимая — его и Ирину прочно пожаловали во взрослые. Впрочем, у Ирины нашлось сразу несколько помощниц для приготовления дастархана.

Сидеть у костерка, чувствовать сухое тепло одним боком, вечную сырость темнохвойки другим, поставить к огню сапоги и вести с Махаловым неторопливую беседу о жизни, о геологии и о кружках и секциях детей было для Павла чем-то если и не райским, то по крайней мере — идиллическим. «А хорошо, что поехали! — думал Павел, озирая размягченным взором лес, избушку, детей, бродивших в речке по колено, умывавшихся и плюхавшихся в воду. — Клада не найдем, так сколько всякого увидим!».

И тут в избушке дико завизжали. Пулей вылетел Дима, пристроившийся там на нарах спать, с еще большей скоростью — Наташа.

— Там… там…

Махалов двинулся к избушке с топором, которым только что рубил дрова. Павел торопливо натягивал сапоги. И тут на порог вышел заспанный Васенька, с соломой в волосенках, жалко моргая со сна.

— Ты тут откуда?! — ахнул Павел, косясь в сторону Махалова, перехватившего топор.

— Я снизу…

— Зачем?! Ты же домой должен идти?!

— Я с вами хочу…

— Василий, ты сейчас пойдешь домой!

— Лев Михалыч… Нельзя его одного отправлять… Не ровен час.

— А если здесь… не ровен час?! Он же неуправляемый! Куда его только не занесет…

Но видно было — логика Павла и Махалову кажется верной. Нельзя отправлять ребенка через кишащий зверьем лес, по эдакой-то дороге. Что бы ребенок не выделывал, это вам скажет любой руководитель кружка, ездящего в экспедиции.

— А я вам копалуху поймал, — сообщил вдруг Васенька с улыбкой. — Вот.

И Васенька исчез под нарами, где до сих пор мирно спал, и вытащил оттуда за хвост самую жалкую птицу, какую только можно себе представить. Да, это была тетерка, которую в Сибири часто называют копалухой. Но в каком виде! Жалостливая, любящая животных Танечка взялась руками за щеки при виде этого залитого кровью, лишенного большинства перьев, почти выпотрошенного существа.

— Что ты с ней сделал, Васенька?! Как же так можно?!

— Я ее из рогатки…

— А в хвосте у нее перьев нет — это тоже из рогатки?

— Я сперва в нее из рогатки. Она летает, будто у нее крыло сломано, от гнезда уводит. А я заметил, где гнездо, и стал искать… Она опять летит, и прыгает, от гнезда уводит. Я в нее из рогатки… вот этой.

И Васенька извлек из карманов отродясь не стиранных штанов рогатку, с которой ходить бы не на копалуху, а по крайней мере на страуса.

— И убил?

— Не… Только подбил. Поймал потом и задавил.

— Ты потратил много усилий, Васенька. Гораздо больше, чем было бы нужно…

— Так я животом… Упал животом, а потом за шею…

— Избавь нас от подробностей, дитя… Ты хоть понимаешь, что теперь птенцы ее погибнут?

— И вовсе они не погибнут! Я их тоже нашел! Вот!

И Васенька опять юркнул под нары, и вытащил оттуда двух птенцов, едва покрытых совсем светлым рыже-кориченевым, еще не отросшим пером. Во всем облике мученически разинувших желтые клювы, изломанных трупиков читалось, что смерть их была нелегка. Дети смотрели на Васеньку, на копалуху и птенцов огромными испуганными глазами. Не одна Танечка, почти все девочки взялись за щеки руками.

— Н-да…

Махалов не знал, что сказать.

— Да вы кушайте, не стесняйтесь, — прервал Васенька недоброе молчание. — Там еще яйца были, я их выпил.

— Яйца? Там же птенцы должны быть!

— Которые с детенышами — те я об ствол.

И Васенька радостно ухмыльнулся, демонстрируя свою сообразительность. Повисло тяжелое молчание.

— Ну что, дитя… — глубоко и обреченно вздохнул Махалов. — Придется тебя взять с собой. Только уж ты, я тебя очень прошу, детка, постарайся не утонуть, не попасть волку в пасть, и не свалиться с дерева, не заблудиться… Попробуешь, а?!

Васенька хлопал глазами и опять не мог никак понять, про что это здесь несет дяденька.

Вышли по правой дороге. Отдохнувший и поевший отряд шагал радостно, бойко. Опять повис веселый гомон, исчезнувший перед обедом. Здесь, под сенью огромных деревьев, вроде было и не так уж жарко. Дорога была крепкая, водяные места остались где-то в стороне, и все время поднималась в гору. Через час не появилось ничего похожего на базу. И через полтора не появилось. Махалову очень не нравилось как раз то, что дорога сухая и все время ведет только в гору. По карте избушка у Второго Пионерского ручья и база Махалова находились на одном примерно уровне. Махалов карте доверял, а вот Хрипаткову — не очень.

Часам к восьми пошли какие-то проплешины, вроде поляны в лесу. Высокая трава на них доставала взрослому по грудь. В такой траве могло сидеть и оставаться незамеченным все что угодно, кроме разве что очень упитанного динозавра. Солнце клонилось к закату, стало прохладно, и трава покрывалась крупными каплями росы.