Андрей Буровский - Сибирская жуть-5. Тайга слезам не верит

— Давай я буду вести переговоры.

Сказано было тихо, вежливо, но Ревмира окончательно заткнулась. И уже Динихтису, так же вежливо и тихо, сам не понимая, откуда он берет такие изысканные выражения:

— Сергей Владимирович… Примерно какую сумму вы потеряете, если в течение дня или двух будете моим проводником в пещере? Я готов, без сомнения, и восстановить ущерб, и оплатить ваш труд.

— Но ведь кабачки могут погибнуть… — прошептал в ужасе Динихтис.

— Кабачки мне предлагали вот такие (Стекляшкин показал, какие ему предлагали кабачки) по три рубля самый большой. Триста рублей за кабачки хватит? Только за кабачки?

Динихтис мотал головой.

— Кабачки — никакие не деньги… Кабачки — моя жизнь… Это еда… Их поливать (Динихтис стал загибать пальцы), их пропалывать, их собирать, их — на икру! Вот сколько дела, чтобы зимой была еда, видите?

Динихтис загибал пальцы с видом некоторой скорбной отрешенности, свойственной полоумным, и Стекляшкин временами почти принимал все это за чистую монету.

— Вы купите эту еду… Здесь же купите, в деревне… Или, хотите, я вам куплю?

— Там еще картошка! — бешено взвизгнул Динихтис. — Там картошка! Еда для моего живота! Еда для моей бедной женушки! Если я не соберу картошки, моя жена умрет с голоду!

«Бедная женушка» давно уже вылезла из огорода, как была — в жутко грязной ночной рубашке из простынного полотна, ноги по колено и руки по локоть в земле. Она стояла тут же, слушала и с громким чавканьем грызла немытую морковку.

— Хорошо, Сергей Владимирович, давайте я куплю для вас картошки.

Стекляшкин вспомнил формулу из какого-то итальянского фильма:

— Если Вы решите мои проблемы, я возьму на себя все ваши.

— А помидоры?! — взвыл Динихтис голосом флейты, отчаянно заламывая руки. — Я пойду спасать в пещеру вашу дочку. Может быть, я ее и спасу… Через день, может быть, через два… А мои помидоры так и будут стоять неполитые! Их некому будет полить… Никто не положит под них навозцу, никто не капнет водички под них, под мои помидорчики! Под красненькие, под милые помидорчики! Они будут стоять неполитые, неухоженные… Некому будет даже сказать им ласковое слово, и они все завянут! О, мои помидорчики!

Динихтис выл и причитал, и его глаза наполнялись самой натуральной, вовсе не придуманной, слезой.

— У нас еще репа есть… и капуста, — сообщила вдруг жена Динихтиса и снова сунула в рот морковку.

— Капуста! Капусты тоже полный огород! — подтвердил Динихтис, и глаза его опять полыхнули желтым фанатическим огнем, а голос лязгнул, как у крокодила.

С полминуты Стекляшкин молча созерцал уходящие за горизонт бесчисленные рядки капусты, укропа, репы, помидоров, огурцов, салата, картошки, свеклы, моркови.

— Хорошо, Сергей Владимирович, — произнес Стекляшкин наконец, и вздохнул тихонько, безнадежно, — я куплю весь ваш огород… Договорились?

Ревмира за спиной тихонько охнула. В машине застонал Хипоня — но скорее всего, по совершенно иному поводу. Где-то заблеяла коза.

Динихтис блаженно молчал, и по его физиономии, помимо желания и воли, расплывалось выражение полнейшего экономического восторга, а уголки губ сами собой растягивались до ушей. Казалось бы, сделка завершена.

— А заказы?! — вдруг дико заорал Динихтис, да так, что Татьяна перестала грызть и страдальчески округлила глаза. — Один купец посулил тысячу! А до Карска довези — две!

Стекляшкин явственно ощутил перспективу продажи всего семейного имущества.

— А вот тут я вам смогу помочь! — кинулась опять в бой Ревмира, и на это раз вроде — по делу. — Если вы нам поможете, я сама устрою вам заказы! И не один, и не два! Я, знаете ли, во многие богатые дома вхожа!

— Сколько заказов? — вклинился по деловому Динихтис, и разговор принял другой оттенок, без воплей и заламывания рук.

Да, Динихтис был очень, очень деловым человеком! Человеком, превосходно умеющим преумножать свое имущество и создавать вокруг себя такую же атмосферу процветания и успеха! Нужна машина? Ну вот и надо договорить с Сашей Сперанским… Снаряжение? У него второго комплекта, конечно же, нет, но есть у Кольки из во-он того дома. Динихтис с ним поговорит, и он продаст.

Не прошло и получаса, как оказались полностью улажены проблемы со снаряжением и транспортом, а из дома Динихтиса доносились звуки затрещин, сдавленные вопли и рыдания — Динихтис давал последние инструкции Татьяне, как сохранить даже самую маленькую, чахлую репку и свеколку, и объяснял, что с ней будет, если пропадет хотя бы самый убогий, побитый червяками капустный кочан.

А спустя еще три часа Стекляшкин стоял в тесном каменном коридоре, и луч света с шахтерской каски выхватывал неровные, разделенные на разные участки словно бы растрескавшиеся стены. Сначала шли безо всякой веревки, по знакомым областям пещеры. Быстро настал момент, когда Динихтис нашел место в стене, где можно закрепить тонкий шнур. Динихтис был не то чтобы умнее, а скорее, опытней Мараловых и Павла Андреева. При всем его казенном советском материализме он слишком много шатался по пещерам, чтобы не допускать оплошностей. Никогда не давая себе труда задуматься, почему и как происходят в пещерах необычные и мало объяснимые происшествия, и кто собственно, их делает, Динихтис тем не менее умел принимать во внимание: в пещерах может происходить решительно все, что угодно, и что расслабляться нельзя. И уж наверное, Динихтис хорошо запоминал, с какой стороны коридора всадил он в трещину реп-шнур. Может быть именно поэтому в этот раз и не произошло ничего, что могло бы поколебать представления материалистов о сущности мироздания.

Ход шел вниз, изгибался, вилял. Появилась пещерная глина — тончайший налет на голой поверхности камня, — видимо, здесь все же бывала вода, застаивалась, приносила мельчайшие частички, из которых и сложилась глина.

Большой зал, пол наклонно уходит во тьму. Вот и вода! Тонкий слой, сквозь воду превосходно видно дно. Здесь путь один — по дну мелкого озерца. Странно звучали в пещере плеск и журчание воды, рассекающейся от шагов. Звук уходил в коридоры, многократно отражался от камня, и возвращался в виде тонкого, неясного отзвука, постепенно снижаясь до шороха.

Вскоре можно было выйти из воды, снова двигаться посуху. С прорезиненных костюмов капала вода — очень громко в вечном безмолвии подземелья. А сбоку открылся уже глубокий неподвижный водоем. Таинственная черная вода стояла без единого движения. Сколько веков, сколько тысячелетий никто не тревожил этой ровной, словно зеркало, поверхности? Что скрывает эта вода, что на дне? Динихтис как ни светил, не смог высветить ни дна, ни другого берега озера.

Вскоре они прошли пещеру — что-то среднее между коридором и залом, где с низкого, затянутого белым и матовым потолка, свисало множество сталактитов. Навстречу каждому из них поднимался столбик сталагмита, словно два встречных нароста — один с потолка, другой с пола, стремились соединиться.