Андрей Буровский - Сибирская жуть-6. Дьявольское кольцо

Когда Василий уже ходил, Мария показала ему тайник. Надо было взяться за перекладины креста Спасителя и с силой повернуть направо. И тогда открывался рычаг, а повернув его, можно было попасть в тайную комнатку в толще стен…

Василий Игнатьевич сказал, что всегда думал — в таких тайных комнатах должны быть прикованные к стенам скелеты… На что Мария ответила вполне серьезно, что тайная комната со скелетами в доме тоже есть, только совсем в другом месте, просто на другом этаже…

Вот тут-то Василий Игнатьевич особенно остро почувствовал, что он в Испании. Право собственности Семьи на рудники и заводы никто не отменял, но сами-то предприятия, естественно, не работали и дохода тоже не приносили. Семья была фактически разорена. Мигель с племянницей вернулись почти на пепелище после оккупации.

Спасала земля и счет, к счастью, лежавший в одном французском банке. Семейные сокровища, разумеется, никому и в голову не пришло бы тронуть.

Спустя несколько дней Василий Игнатьевич заметил, что фронт почти перестал быть слышен. Несколько раз стреляли из винтовок, но близко — за несколько километров, в горах, и то одиночные выстрелы.

Василий Игнатьевич много спал и поневоле много думал. Что-то сломалось, что-то стало не так, как всегда. Много лет он был всегда напряжен, не позволяя себе расслабиться. А теперь напряжение стало бессмысленным: война кончается, и скоро Испания будет свободной. Уже без него — с простреленным легким не воюют. Был врач, объяснял, что на возвращение здоровья уйдет полгода, может — год.

Чем же теперь наполнить свою жизнь?

Лежа у себя, Василий не видел Инессы. По понятиям испанцев, зайти к нему, пока он лежит в постели, с ее стороны было бы ужасным неприличием. Несколько раз появлялся Михель, пропахший бензином, какими-то стальными запахами, усталый, с красными глазами. На него свалилось управление всем семейным имуществом в это непростое время; а он еще пытался организовать милицию, как-то защищаться от банд. Банды постоянно прорывались, захватывали скот и продовольствие, убивали и калечили людей. Уезжая за несколько километров, надо было брать с собой оружие.

Михель и для Базилио принес огромный револьвер — как он выразился, более легкое оружие, специально для раненых. Действительно, банда могла прорваться, выйти на дом, когда вокруг нет других мужчин. Общество Михеля было приятно. Образованный, умный, он, потеряв и состояние, и семью, упорно продолжал жить. Героями Чехова здесь, слава богу, и не пахло.

Начав выходить, Василий Игнатьевич начал встречать и Инессу. Первый раз она была в простом черном платье, простоволосая, с ключами на поясе. Назавтра девушка была в кокетливой юбке с белой оторочкой и блузке с пышными буфами. Кокетничает? Но зачем? Инесса не была похожа на легкомысленную девушку, стремившуюся к легкому романчику. Да и нормы испанской морали были таковы, что легкий флирт уже объявлялся позором. Серьезный интерес к нему — измученному, немолодому?

Чего греха таить, не раз Василий Игнатьевич с ухмылкой подумал, что все вокруг словно бы сговорилось просто заставить его последовать совету отца Хосе. Впрочем, не нравилась бы девушка — не возникали бы и такие мысли. Почти каждую ночь снился дом — Петербург, кабинет отца, озеро Глубокое и как они с мамой собирают грибы… Василию Игнатьевичу хватало ума понять, что жизнь его — на переломе. Вот только бы понять — в какую сторону? Совершенно неожиданно начали писаться стихи, тоже впервые с юности.

Поручик выпьет перед боем

Глоток вина с походной фляги.

Он через час железным строем

Уйдет в психической атаке.

Поручик курит до сигнала.

На фотографии в конверте —

Десяток слов, чтоб та узнала.

Как он любил за час до смерти.

Давно проверены мундиры,

Чтоб заблестеть, где блеск положен,

И офицеры-командиры

Уже торжественней и строже.

Вопрос решен. Итог неважен.

За Русь и власть, за честь и веру

Идти им полем триста сажен,

Не прикасаясь к револьверу.

Красивый жест — игра дурная!

А Русь на Русь? А брат на брата?

Добро и зло, земля родная,

Ты перепугала когда-то.

Падет поручик. Алой змейкой

Метнется кровь струей горячей.

Подарок русской трехлинейки,

Кусок свинца ему назначен.

Что ж! Каждый должной смерти ищет,

И не закон мы друг для друга.

Но Русь совсем не стала чище,

Судьба моя тому порукой.

И я пишу девиз на флаге,

И я иду под новым флагом,

И я в психической атаке

Немало лет. Безумным шагом!

И я иду по вольной воле

По той земле, где нивы хмуры.

И мне упасть на том же поле,

Не дошагав до амбразуры.

От стихов сладко щипало в носу. Становилось жалко всех, не вернувшихся с того, уже далекого побоища. И себя, в меру собственного удовольствия.

Василий Игнатьевич оторвался от бумаги, услышав звук шагов на лестнице. Вошла та, племянница хозяина.

Стукнуло сердце, уже понятно и привычно. Даже без ссылки на испанские нравы, ему и в голову не пришло бы прикоснуться к девушке. Странно, что она пришла сама. Но какое-то общее поле несомненно связывало их, сейчас он это чувствовал прекрасно.

— Как вы себя чувствуете, Базилио?

— Достаточно хорошо, чтобы получать удовольствие от вашего присутствия.

По-русски — церемонно до нелепости. По-испански — всего только вежливо.

— Видите ли, я иногда могу видеть то, что скрыто от других. Иногда приходит такое состояние… что я могу. Сейчас я могу, потому и решилась прийти. Хотите, я узнаю, что происходит у вас на Родине? И с теми близкими людьми, которых вы оставили? Говоря откровенно, я иногда вижу и будущее, но это реже. Обычно я вижу то, что было, и то, что есть сейчас.

— Но как я вам смогу рассказать, что я хочу увидеть? Я бы хотел увидеть свой дом… Я до сих пор не знаю, что случилось с моей матерью, сестрой и братом. Они остались в России.

— Они… они не захотели уезжать?

— Все гораздо проще. Нас пришли арестовывать, а мама и сестра были на даче. А брат был на другом конце страны… Поблизости от Тихого океана и страшно далеко отсюда, гораздо дальше, чем отсюда до Петербурга.

— И вы… вы так поспешно убежали…

— Инесса, все ужасно просто. Представьте себе, что победили не мы. Что войну выиграли республиканцы… — Девушка передернула плечами, словно ее хлестнули между лопаток. Глаза ее потемнели, как две здоровенные сливы, — …и что республиканцы сделали все, что они собирались сделать. И что прошло несколько лет. Мы бежали из такой страны, Инесса, и нам еще очень повезло.