Андрей Буровский - Сибирская жуть-6. Дьявольское кольцо

— Ты думаешь, надо сейчас… — начал Игнатий.

— Но Базиль с братом сидели в одних рубашках, а окно было совсем открыто; и в окне торчали зеленые листья… Лето наступает, Игнасио, и, насколько мне известно, в году бывает только одно лето! А я точно знаю, что если дело будет сделано, то именно в этом году! Игнасио, перестань трусить и тянуть резину, я этого терпеть не могу! Твой отец так никогда не делал!

Спорить с Инессой всегда было очень непростым занятием. Впрочем, у Василия такого соблазна и не было. Вот узнать бы у нее побольше… Он знал по опыту, что нужно задавать вопросы. Самой рассказывать не полагается, разве что в самом общем виде. Вот если спрашивать, тогда она ответит…

— Бабушка, как мы найдем кольцо? Где искать?

— Не знаю, милый… Я ведь не понимаю их речи. Я могу судить только по образам. Я могу тебе сказать, где эта вещь. Одна половинка — в одном средневековом городе, в России. Другая — где-то очень далеко… В красивой стране, где равнины замыкают голубые горы, а люди в меховой одежде пасут огромные стада. Но понимаешь ли, и это тоже происходит не в наше время. И где-то далеко, не в Европе…

Тебе вообще надо найти в России двух людей. Один из них такой маленький, с черными волосами. У него большая борода, как у владельца кукольного театра, из Пиноккио… Я бы сказала, что его характер тоже оставляет желать лучшего… Но как будто тебе он поможет…

А второй очень похож на сына нашего алькальда… Такой же бритый, крепкий, с такими же толстыми губами, и так же изо всех сил старается казаться хуже, чем он есть…

Путешествие будет опасным, милый! На твоем месте я бы причастилась и исповедалась. Я совершенно не исключаю, что тебе придется прикончить там парочку красных. Ну да отец Мариано грех тебе потом отпустит…

И старушка ясно, светло улыбнулась любимому внуку.

— Бабушка, кого бояться? Кто самый опасный для меня?

— Человека бойся рыжего, недоброго… Он в очках и с бородой. Рыжей, острой, как у дон Кихота… Он очень многословен, этот человек, до отвращения… А знаешь, я ведь тебе уже все и рассказала! Ты молодец, умеешь задавать вопросы! Я верю в тебя, внук! Пора, пора исполнить последнюю волю и благословение деда!

Игнатий Васильевич точно знал, что сам он пробраться в Россию не сможет. Он просто не знает, как это делать и с какой стороны взяться. К счастью, было известно, к кому следует обращаться.

Скорбно поджав губы, Игнатий позвонил во Франкфурт.

— Мне бы Николая Романовича Ведлиха… Николай Романович? С вами говорит Курбатов…

— А! Ну конечно, здравствуйте! Я слышал, Василий Игнатьевич скончался… Мои соболезнования!

— Понимаете… Тут возникла проблема… Нам необходимо попасть в Россию, а вы понимаете, так просто нас ведь не пустят…

— Ну почему же, почему же… Вполне могут и пустить… Вот Голембовского же пустили. И Таубенберга впустили. Вы им отдайте все, чем владеете, отдайте… Они обожают валюту! Впустили же этих! И вас, я думаю, впустят. Вы им только сперва все свое отдадите, и впустят. Ну да и правда, рассудите сами, ну зачем вам имущество, если в СССР ехать… Будете жить себе, как все советские люди, без частной собственности, на зарплату. Вы же этого хотите?

С полминуты Игнатий Васильевич молчал, только открывая и закрывая рот. Чтобы продолжать, ему пришлось уже откашляться.

— Мы, вообще-то, думали, не сообщая властям… Может, под испанской фамилией…

— Можно и так. Можно. Это Юрлова убили при переходе границы. А вот Поляков почти до самой первопрестольной дошел. Он, правда, в ледяной ванне больше суток не выдержал, ну это уже… так сказать, издержки, земляки… Это кому как повезет. Говорят, иногда и дольше держатся…

— Николай Романович, мы думали через Финляндию, там же озера, а Василий плавает неплохо… — начал было Игнатий Васильевич голосом уж вовсе извиняющимся и «юбилейным».

— Жопой вы думали!! — словно бы взорвалась трубка. — Болван! Ферфлюхтер чертов, Himmeldonnerwetternocheinmal!! [12]Вы соображаете, куда звоните?! — дико надсаживался Ведлих. — Вы что, не понимаете: сейчас на проводе, небось, висит майор или там подполковник… Висит и радуется. Ему, подонку этому, награда будет, а твоего сына, трепло, они пристрелят; при нелегальном переходе и пристрелят… Об этом ты думал, скотина?! Еще пошли мне сына через Финляндию, придурок, болтун ненормальный!

Несколько секунд из трубки было слышно только сиплое, прерывистое дыхание. Потом…

— Игнатий Васильевич, вы меня слышите? — Ведлих говорил неожиданно мягко, вежливо. — Отлично… Нам, я чувствую, необходимо встретиться… И притом встретиться так, чтобы вы никак не попали под наблюдение… Потрудитесь быть на Канарах, в Лас-Пальмасе, на острове Гран-Канария, не позднее первого июня… Я буду там. Прийти надо будет в лавку Ахмеда, на… (и он назвал улицу, которую читателям знать совершенно не обязательно). Там вы покажете часы Буре, часы Василия Игнатьевича… Для Ахмеда сигналом будет то, что написано на крышке, с тыльной стороны… Вы поняли?

— Там же не написано, там процарапано…

— Молчать! Хоть сейчас перестаньте трепаться! Так я вас жду. Приезжайте с сыном, поговорим. Только, бога ради, не болтайте ничего и никому; если, конечно, сына видеть хотите живым…

Канары считаются едва ли не лучшим в мире курортным местом. И миллионы людей со всего мира съезжаются сюда, чтобы провести отпуск на чудных, несравненных Канарах.

— Прости, папа… Можно, я сам покажу Ахмеду часы? И знаешь… Давай везде только по-испански, а? Не надо никому показывать, что мы русские… Может, и правда разговор слушали…

Игнатий Васильевич только сопел и отдувался. Превосходство сына во всех этих делах приходилось признавать — но, прямо скажем, очень не хотелось. Тут и отцовское реноме… И за сына все же было страшно. Телефонный рык Ведлиха настраивал на лад самый серьезный. А парень лез и лез, как раз туда, куда сам он, папа Игнасио, не полез бы ни за какие коврижки…

Конкретное время Курбатовым названо не было. Зайдут, когда зайдут. Условие, кстати, очень неудобное для всех, кто собирается за ними наблюдать. И Курбатовы охотно прошлись по набережной перед тем, как углубиться в торговые улочки.

У причала высился корабль. Золотыми русскими буквами горела на нем надпись: «Заря коммунизма». На пирсе, возле корабля, торчали шлюхи. Над фальшбортом тоже кто-то торчал, в нахлобученной на глаза шляпе.

— Гомосеко? — проорали с пирса шлюхи.

— Nou! — раздраженно ответили сверху.

— Импотенто? — сочувственно переглядываясь, кричали девицы. — Спускайся, с импотентов такса та же…

— Nou! — неслось сверху с некоторой даже отчаянностью.

— А, замполито!

И разочарованные шлюхи расходились.

Ну вот и нужная лавчонка. При входе звякнул колокольчик, и вот к ним уже спешил Ахмед: большой, толстый, очень подвижный, очень похожий на самого себя — на восточного торговца и совершенно не похожий ни на кого другого.