Клайв Баркер - Книга крови 6

Локки все равно приберет к рукам эту землю, так или иначе.

– Он сказал «да».

Локки встал и пошел пить кофе.

Первым движением Дэнси было закрыть глаза умершему; но от малейшего прикосновения глазные впадины разверзлись и наполнились кровью.

Ближе к вечеру они его похоронили. Хотя тело было спрятано от дневной жары в самом холодном углу склада, среди всякого барахла, оно уже стало разлагаться к тому времени, как его зашили в мешок и понесли хоронить. В ту же ночь Стампф пришел к Локки и предложил ему свою треть земли, в добавок к доле Черрика, и Локки, всегда трезво смотрящий на вещи, согласился. План карательных мер был окончательно разработан на другой день. Вечером того же дня, как Стампф и надеялся, прилетел самолет снабжения. Локки, которому надоели надменные позы Тетельмана, тоже решил слетать на несколько дней в Сантарем, вышибить там джунгли из головы алкоголем и вернуться с новыми силами. Он надеялся также пополнить там необходимые запасы и, если удастся, нанять надежных водителя и охранника.

В самолете было шумно, тесно и неудобно, за все время перелета оба попутчика не обмолвились ни словом. Стампф просто глазел вниз на нетронутую дикую местность, над которой они пролетали, хотя картина не менялась часами: темно-зеленые полосы леса, прореженные кое-где сверканием воды; иногда языки дыма, там, где выжигали лес, вот, пожалуй, и все.

По прибытию в Сантарем они расстались, едва пожав руки. От этого каждый нерв в руке Стампфа болезненно съежился, и на мягкой коже между большим и указательным пальцем открылась трещина.

Да, Сантарем – не Рио, думал Локки, направляясь в бар на южной окраине города, куда часто наведывались ветераны Вьетнама, любители этого своеобразного энимал-шоу. Оно было одним из немногих удовольствий Локки, от которого он никогда не уставал, – смотреть, как одна из местных женщин с застывшим, как студень, лицом, отдается собаке или ослу – и всего за несколько зеленых. Женщины в Сантареме были невкусными, как пиво, но Локки не волновала их внешность: главное, чтобы тело было в рабочем состоянии, и чтобы они были не заразны. Разыскав бар, он подсел к какому-то американцу, с которым весь вечер обменивался скабрезностями. Когда же ему это надоело – уже заполночь, – он, прихватив бутылку виски, вышел на улицу излить свои эмоции на чью-нибудь физиономию.

Немного раскосая женщина уже почти согласилась на небольшой грешок с Локки – от чего она решительно отказывалась, пока очередной стакан вина не убедил ее, что не в целомудрии счастье – когда в дверь негромко постучали.

– Суки, – выругался Локки.

– Si, – отозвалась женщина. – Зука. Зука. – Кажется, это было единственным словом в ее лексиконе, напоминавшем английское. Не обращая на нее внимания, пьяный Локки подполз к краю грязного матраса. В дверь снова постучали.

– Кто там?

– Сеньор Локки? – голос из коридора принадлежал молодому человеку.

– Да! – Локки не мог отыскать брюк в складках простыни. – Да! Что тебе нужно?

– Mensagem, – сказал юноша. – Urgente. Urgente.

– Ты ко меня? – Он, наконец, нашел свои брюки и теперь надевал их. Женщина совершенно спокойно наблюдала за происходящим, лежа в кровати и поигрывая пустой бутылкой. Застегнувшись, Локки проделал три шага – от кровати к двери. На пороге стоял мальчик, черные глаза и особенный блеск кожи свидетельствовали о его индейском происхождении. Он был одет в тенниску с рекламой «кока-колы».

– Mensagem, Сеньор Локки, – повторил он, – ...do hospital.

Мальчик смотрел мимо Локки на женщину в кровати, осклабясь от уха до уха.

– Больница? – переспросил Локки.

– Sim. Hospital «Sacrado Coraca de Maria».

Это может быть только Стампф, подумал Локки. Кому еще в этом богом и чертом забытом месте он может понадобиться? Никому. Он посмотрел на личико с раскосыми глазами.

– Vem komigo, – сказал мальчик, – Vem komigo. Urgente.

– Нет, – решил Локки. – Я остаюсь. Не сейчас. Понимаешь меня? Потом, потом.

Мальчик пожал плечами.

– ...Ta morrendo.

– Умирает?

– Sim. Ta morrendo.

– Ладно, бог с ним. Понимаешь? Возвращайся и скажи ему, что я приду, когда освобожусь.

Мальчик опять пожал плечами.

– E meu dinheiro? – сказал он, когда Локки уже закрывал дверь.

– Пошел к черту, – бросил Локки и захлопнул дверь.

Когда после двух часов и одного бездарного акта с безразличной особой Локки открыл дверь, он обнаружил, что мальчик в отместку нагадил на порог.

Больница «Sacrado Coraca de Maria» была плохо приспособлена, чтобы болеть; уж лучше умирать в своей кровати в компании с собственным потом, думал Локки, шагая по грязному коридору. Удушливый запах медикаментов не мог заглушить испарений больной человеческой плоти. Ими были пропитаны стены; они жирной пленкой садились на лампы и пол. Что могло стрястись со Стампфом, что он угодил сюда? Драка в баре? Не сошелся с сутенером в цене за женщину? Немец был просто слишком глуп, чтобы влипнуть во что-нибудь подобное. – Сеньор Стампф? – спросил он у женщины в белом, проходившей по коридору. – Мне нужен Сеньор Стампф.

Женщина потрясла головой и указала дальше по коридору на замученного вида мужчину, который остановился на мгновение, чтобы зажечь сигару. Локки подошел. Мужчина стоял в клубах едкого дыма.

– Мне нужен Сеньор Стампф, – сказал Локки.

Мужчина, усмехнувшись, посмотрел на него:

– Вы Локки?

– Да.

– Ага, – он затянулся. Дым был настолько едким, что мог бы вызвать рецидив у самого тяжелого пациента. – Я доктор Эдсон Коста, – сказал мужчина, протягивая холодную руку Локки. – Ваш друг ждал вас всю ночь.

– Что с ним?

– У него болит глаз, – сказал Эдсон Коста, совершенно безразличный к состоянию Стампфа. – И у него небольшие ссадины на руках и лице. Но он не подпускает к себе никого. Он сам себе доктор.

– Но почему? – удивился Локки.

Доктор, казалось, был озадачен.

– Он платит за стерильную комнату. Платит хорошо. Поэтому я его туда поместил. Хотите его увидеть? Может, заберете его?

– Может, – ответил Локки без всякого энтузиазма.

– Его голова... – сказал доктор. – У него галлюцинации.

Не вдаваясь в дальнейшие объяснения, он пошел широкими шагами, оставляя за собой дымовой шлейф. Пройдя через главное здание и небольшой внутренний двор, они оказались возле палаты со стеклянным окошком в двери.

– Здесь, – доктор показал на дверь, – ваш друг. Скажите ему, – сказал он, как будто дал прощальный залп, – чтобы заплатил, или пусть завтра уезжает.

Локки заглянул в стеклянное окошко: грязновато-белая комната была пустой – только кровать и небольшой стол, освещенный тем же зловещим светом, что пробирался в каждый угол этого заведения. Стампф не лежал в кровати, а сидел на корточках в углу. Его левый глаз был скрыт большим тампоном, привязанным кое-как бинтами вокруг головы. Локки уже довольно долго смотрел на Стампфа, прежде чем тот почувствовал, что за ним наблюдают. Он медленно поднял голову. Его здоровый глаз, как бы в компенсацию за потерю другого, казалось, расширился в два раза. В нем был страх, которого хватило бы на оба глаза; да хоть на дюжину глаз. Осторожно, как человек, кости которого настолько ломки, что он боится их переломать от малейшего движения.