Лорел Гамильтон - Нарцисс в цепях

— О'кей, — кивнула я.

Он обнял меня за талию, притянул к себе. Но это не было таким интимным, как игры зверей внутри нас. Джемиль стоял к нам лицом. Он снял рубашку и ботинки, но штаны на себе оставил. Впервые до меня дошло, что я ни разу не видела его голым, кроме как когда он был ранен и при смерти. Один из самых застенчивых оборотней, каких мне приходилось знать.

— Я готов, Ульфрик.

После того, что Ричард сделал со Стивеном, я сочла, что Джемиль очень смело ему себя вверяет. Но Ричарду доверяли все, он того стоил. Нет, здесь проблема не в недостатке доверия.

— Чтобы это сделать, физическое прикосновение не нужно, но с ним легче. Поэтому я коснусь Джемиля, чтобы ты лучше поняла, как это делается.

Ричард коснулся голого плеча Джемиля, и я ощутила рванувшуюся наружу силу, как теплый ветер. Она гладила тело Джемиля, и с ней выходил зверь Ричарда, вытаскивая с собой моего. Сила Ричарда скользила, дразня, вдоль тела Джемиля, манила, соблазняла — лучшая аналогия, которую я могу придумать — как подманивают кота, чтобы он слез с дерева. Его манят, уговаривают, обещают, задабривают, угрожают — лишь бы слез. Но зверь Джемиля не слез вниз — он вышел наружу. Он выкатился из центра его существа как бледно-золотистый туман, почти имеющий форму. Волк вырвался из его спины длинной влажной линией, тело растаяло в темную мохнатую форму, то есть человеческое тело превратилось в волчье, будто перевернули монету: сменились головы, появился хвост, но монета осталась та же. Я почувствовала правильность этого процесса, его гармонию. Джемиль вполне принимал себя таким, как есть, между ним и его зверем не было конфликта. Я никогда не видела его в образе волка. Волко-человека — да, но не в виде этой черной твари размером с пони. Кошмар Красной Шапочки.

Волк встряхнулся, и я заметила, что мех у него сухой. На полу налилось еще больше прозрачной слизи, но она почти не попала на шкуру волка. Еще одна метафизическая загадка: как остаются вервольфы сухими, перекидываясь в такой грязи?

Я повернулась, не говоря ни слова, увлекая за собой Ричарда, и направилась к Грегори, все так же сидевшему на столе для пикников. Рядом с ним теперь были только Черри и Зейн. Зейн как раз пришел посмотреть, в чем там было дело, когда мы с Ричардом стали извиваться на полу.

Грегори посмотрел на меня. Синие глаза блестели в свете луны серебром. Я улыбнулась, погладила его по щеке, взяла ладонью за лицо. И потянулась к его зверю — не рукой, но той тенью, что клубилась сквозь меня и Ричарда. Я послала эту тень сквозь кожу Грегори, и он сел, сбросив одеяло с голой груди. Черри отодвинулась, чтобы не касаться его, будто опасалась этого прикосновения.

Я попыталась подманить его зверя, подозвать лаской и мягким убеждением, но он упрямо прятался под поверхностью, связанный лекарствами, которые превратили тело Грегори в тюрьму, и шоком, который сдерживал все, что я пыталась звать. Но я знала, что мягкость здесь не обязательна. Пусть я не была едина с Ричардом, когда он вызвал зверя Стивена, но я это видела и достаточно разбиралась в природе силы, чтобы угадать, что он сделал.

— Я постараюсь не делать больно, — сказала я, но ударила в Грегори всей силой. Она вошла ему в грудь как меч из плоти и меха.

Грегори ахнул, выгнул спину.

Я обнаружила зверя, свернувшегося как спящий кот, одурманенного, и я схватила его лапой, вонзила в него когти и вытащила, вопящего, на воздух. Я вырвала зверя из Грегори, и он перекинулся, как до того Стивен, в выплеске крови, мяса и жидкости. Выброс залил меня с головы до ног, даже глаза пришлось протереть, чтобы видеть. Я увидела черно-желтого человека-леопарда, лежащего на столе, сгорбленного. Стивен подошел обнюхать дрожащее тело брата.

— Грегори! Грегори! Ты меня слышишь? — спросила я тише, чем собиралась.

Он заморгал леопардовыми глазами, из мохнатой глотки донесся рычащий, но человеческий голос:

— Я тебя слышу.

Стивен закинул голову и завыл. Джемиль подхватил вой, и радостные вопли леопардов заполнили ночь.

Потеками белого скользил среди деревьев рассвет, и они казались силуэтами, вырезанными из черной бумаги на фоне неба, когда я задернула шторы, заполняя спальню сумерками. Когда Жан-Клод стал бывать у меня часто, я завела шторы поплотнее. После сияния восхода прикроватная лампа казалась тусклой. Натэниел сидел под лампой на краю кровати. Он был в тех же пижамных шортах, бледно-голубой шелк, идущий к цвету его глаз, — слишком изысканный цвет для мужской спальной одежды. Я всегда подозревала, что они были изначально предназначены для женщины, но, в конце концов, шорты — это шорты.

Свет лампы играл красными бликами в рыжеватых волосах, рассыпавшихся по телу как что-то живое и теплое, почти живущее своей жизнью. Странно: в образе леопарда он был черной пантерой, и эта рыжеватость исчезала, стоило ему выйти из образа человека.

Натэниел, единственный из леопардов, остался в этом образе, так что только ему предстояло сегодня спать в моей кровати. В образе котов они спали в других местах, но когда они сохраняли человеческий облик, мы старались изображать кучу щенков. Почему-то с одним Натэниелом было более неловко, чем если бы их было несколько. Может быть, потому, что на правом его соске еще виднелся круг моих зубов.

— А укусы не должны были бы уже зажить? — спросила я.

— У меня заживает медленнее, чем у некоторых, — ответил он негромко. — А следы укусов оборотней или вампиров вообще заживают медленно.

— А почему?

Он пожал плечами:

— А почему серебро нас убивает, а сталь — нет?

— Поняла намек.

Я провела рукой по все еще влажным волосам. После душа я надела настоящую пижаму, а не просторную футболку, в которой люблю спать. Хотя «пижама» — может быть, слишком громкое слово для изумрудной кофточки-лифчика и очень коротеньких шортов. Еще был такой же изумрудный халат до пола, который покрывал все, но Натэниел знал, что я не вырядилась для него. То есть надеюсь, что знал.

Он внимательно смотрел, как я расхаживаю по комнате. Мы переступили черту, он и я, и след на его груди мне об этом напоминал. Я не думала, что Ричард потерпел бы, чтобы мы с Натэниелом делили постель вдвоем — хотя вряд ли я надеялась, что он придет к нам третьим. Да черт его знает, на что я вообще надеялась. Надеялась, что Ричард придет ко мне после душа. Но он предпочел скрыться, и уже был рассвет, и я устала.

В дверь постучали — твердо.

— Войдите! — сказала я, и сердце у меня забилось чуть быстрее. Дверь открыл Мерль — надеюсь, я смогла скрыть разочарование. На его лице не отразилось ничего, так что не знаю, что он прочел на моем.

— Ульфрик сидит в кухне. — Какой-то у Мерля стал неуверенный вид. — Он плачет.