Лорел Гамильтон - Нарцисс в цепях

— И когда же он пытался лечить Грегори?

— Пока ты была в душе.

— Я же мылась очень недолго.

— Почти сразу выяснилось, что раны Грегори ему не под силу.

— Но ты бы не поднимала этот вопрос, если бы не было какой-то надежды?

— Я могу другими лекарствами попытаться снять седативный эффект.

— Но? — спросила я.

— Но сочетание лекарств может вызвать разрыв сердца или такое обширное кровоизлияние в других органах, что он погибнет.

Я поглядела на нее пару секунд.

— И насколько плохи наши шансы?

— Достаточно плохи, чтобы я перед попыткой спросила разрешения Нимир-Ра.

— А Грегори дал согласие?

— Он в ужасе. Он хочет снова слышать. Конечно, он хочет, чтобы я попыталась, но я не уверена, что он мыслит ясно.

— И ты обратилась ко мне, как при лечении ребенка обращаются к родителям.

— Мне нужен кто-то, ясно мыслящий и могущий принять решение от имени Грегори.

— У него есть брат... — Я нахмурила брови, вспомнив, что не видела Стивена в лупанарии. — А где Стивен?

— Мне сказали, что Ульфрик велел брату Грегори не приходить сегодня на сход. Что-то насчет того, что нехорошо заставлять его видеть казнь брата. Вивиан пошла за ним.

— Ну и ну. Какое великодушие со стороны Ричарда!

— Не стоит язвить.

— Разве я пытаюсь? Я просто злюсь, Лилиан. Ричард готов подвести под бойню многих, кто мне дорог, не говоря уже о себе самом.

— С риском для тебя и Мастера Города.

Я снова нахмурилась:

— Кажется, все уже об этом знают.

— Мне тоже так кажется, — сказала она.

— Да, он рискует нами всеми ради своих высоко-моральных идеалов.

— Идеалы стоят жертв, Анита.

— Быть может. Но я не могу сказать с уверенностью, что хоть раз в жизни близко видела идеал, за который отдала бы дорогих мне людей. Идеалы могут умирать, но они не дышат, не кровоточат, не плачут.

— И ты готова пожертвовать всеми своими идеалами за людей, которые тебе дороги?

— Не уверена, что у меня сейчас вообще есть идеалы.

— Но ты же христианка?

— Моя религия — это не идеал. Идеалы — абстракции, которые не потрогать и не увидеть. А моя религия не абстракция, она очень реальна.

— Но ведь Бога не увидеть, — возразила Лилиан. — Не взять Его в руку.

— Сколько ангелов может поместиться на кончике иглы, да?

— Нечто в этом роде, — улыбнулась она.

— Мне приходилось держать крест, пылающий так ярко, что весь мир вокруг превратился в белый огонь. Я видела, как том Талмуда обратился в пламя в руках вампира, а когда книга догорела, вампир продолжал гореть, пока не умер. Я стояла перед демоном и читала Священное Писание, и демон не мог меня тронуть. — Я мотнула головой. — Нет, доктор Лилиан, религия — не абстракция. Она органичная, она живая, она растет и дышит.

— Органичная — это уже не христианство, это викканство какое-то, — сказала она.

Я пожала плечами:

— Я училась с одной спириткой и ее викканскими подругами около года. Трудно было этим не пропитаться.

— Разве изучение викканства не поставило тебя в неловкое положение?

— Ты имеешь в виду, что я монотеистка?

Лилиан кивнула.

— У меня Богом данные способности и не хватает обучения, чтобы ими управлять. Почти все церкви косо смотрят на спиритов, не говоря уже об аниматорах, которые поднимают мертвых. Мне нужно было обучиться, и я нашла людей, которые мне в этом помогли. И то, что они не христианки, я считаю недоработкой церкви, а не этих людей.

— Есть и колдуньи-христианки, — сказала она.

— Я некоторых видала. Они все жуткие зелотки, будто им надо быть больше христианками, чем любому другому, — доказать, что они хорошие и вообще могут быть христианами. А я зелотов не люблю.

— Я тоже, — улыбнулась она.

Мы посмотрели друг на друга. Наступали сумерки. Лилиан приподняла кофейную чашку — я ей выдала ту, где был огромный дракон и крохотный рыцарь. «Без храбрости нет славы».

— Долой зелотов! — провозгласила она.

Я подняла свою кружку — с пингвиненком, мою любимую.

— Долой зелотов!

Мы выпили. Она поставила кружку на подставку и спросила:

— Даешь ли ты мне разрешение попытаться купировать седативы?

Я медленно вдохнула, так же медленно выдохнула.

— Если он согласен, то да.

Она встала из-за стола:

— Пойду все приготовлю.

Я кивнула, но осталась сидеть. Я как раз молилась, когда кто-то вошел. Даже не открывая глаз, я знала, что это Мика.

Он подождал, пока я подняла голову и открыла глаза.

— Не хотел мешать.

— Я уже кончила.

Он кивнул и улыбнулся своей улыбкой — отчасти веселой, отчасти грустной и отчасти еще какой-то.

— Ты молилась? — осторожно спросил он.

— Да.

От какой-то игры света его глаза поблескивали в темноте, будто в зелено-золотых глубинах затаилась искорка огня. Иллюзия спрятала его глаза и почти все лицо в тени, и только остался этот трепещущий огонек, будто танец цвета в его глазах Ъыл реальнее, чем он сам.

Но даже не видя его лица, я знала, что он огорчен. Я ощущала это как тяжесть вдоль позвоночника.

— В чем дело? — спросила я.

— Не могу вспомнить, когда я молился.

Я пожала плечами:

— Многие не молятся.

— Почему-то меня не удивляет, что молишься ты.

Я снова пожала плечами.

Он шагнул вперед, и свет упал на его лицо и эту непростую улыбку.

— Мне надо идти.

— Что случилось?

— Почему ты думаешь, будто что-то случилось?

— Очень напряжены ты и твои коты. В чем дело, Мика?

Он потер глаза пальцами, будто от усталости. Поморгал.

— Срочное дело в парде. У нас есть одна женщина, которая не смогла сегодня приехать, и она попала в беду.

— Какого рода беду?

— Вайолет у нас вроде твоего Натэниела, самый недоминантный экземпляр.

Он говорил так, будто это все объясняло. Может быть, но не мне.

— И? — спросила я.

— И я должен отправиться ей на помощь.

— Мика, я не люблю секретов.

Он вздохнул, провел пальцами по волосам, сдернул резинку с конского хвоста и уронил на пол, стал расчесывать волосы руками, повторяя движения, будто собирался делать это всю ночь. Очень резкими и напряженными были эти движения.

Он глядел на меня, растрепанные черные волосы обрамили лицо, глаза сверкали. Вмиг из приятного и привлекательного мужчины он стал диким, чужим. Дело было не только в волосах или кошачьих глазах — зверь его булькал, пробиваясь наружу, как кипяток из чайника. Я уже была знакома с его силой, но сейчас она обжигала... и тут я поняла, что вижу этот жар, вижу. Он окружал Мику, почти невидимый, но именно почти, как что-то, что можно заметить мельком уголком глаза. Почти виделась чудовищная тень, окружившая его, как дрожание над летней мостовой, воздушная рябь. Я уже много лет водилась с оборотнями, но такого видеть не приходилось.