Виктор Точинов - Пятиозерье

— Я знаю, что это значит. — Тамерлан неожиданно поднялся. — Сюда идут. Женщина. Пойду, не буду вам мешать. До свидания.

— Да ты не ме... — начал было Леша, никаких женских шагов не услышавший.

Но мальчик уже выскользнул за дверь. Через секунду-другую в коридоре действительно зацокали, приближаясь, женские каблучки.

«Кто бы это мог быть? — подумал Закревский. — Нашито дамы все больше в кроссовках да шлепанцах, туфли днем редко носят...»

05 августа, 14:45, ДОЛ «Варяг», комната физрука Закревского

— К тебе можно? — спросила предсказанная Тамерланом женщина.

Это оказалась Киса, она же Алина, — вожатая четвертого отряда. Леша взглянул на нее удивленно — принаряжена, туфельки на высоком каблуке, макияж... На сегодняшнюю дискотеку собралась? Так вроде рановато...

— Привет, проходи, — улыбнулся он. — Присаживайся. Чаю хочешь?

Над этим вроде простым вопросом Киса задумалась и не ответила. Окинула взглядом раскрытый чемодан, выложенную на койку форму...

— На войну собрался? — В совещании у Горлового Алина не участвовала и про «Зарницу» еще не знала.

Леша подумал, что разговор начинает почти дословно повторять закончившийся только что с мальчиком Тамерланом. И ответил по-другому:

— Ага. Наше дело солдатское. Получен приказ — после огневой подготовки занять «Бригантину», подавить узлы сопротивления противника, произвести жесткую зачистку... А ихнего начлага Боровского взять живым и доставить в расположение части.

Киса посмотрела на него не то чтобы обиженно, но как будто ждала чего-то другого. И он добавил серьезно:

— Игра будет, «Зарница». Между нашими лагерями. Ты, наверное, такой и не помнишь, не застала...

Он подумал, что опять, пожалуй, сказал не то. Алине не нравилось, когда он в разговоре подчеркивал ее молодость, а себя, Свету, Ленку, даже Пробиркина, относил к другому поколению.

Киса осторожно прикоснулась к серебряному кресту, Спросила:

— Еще не наигрался? — Прозвучало это резковато. Наверное, в выражении его лица что-то изменилось, и изменилось не в лучшую сторону, потому что она тут же добавила:

— Извини...

Он заставил себя улыбнуться. Получилось с трудом:

— За что? Ты же не виновата, что последние пятнадцать лет нам старательно вколачивают в головы: служить Родине надо, вынося утки за больными, а война не то гигантская компьютерная игра, где у каждого куча запасных жизней, не то серия телерепортажей, персонажем которых ты никогда и ни за что не станешь...

— А что пытаешься вколотить в головы мальчишкам ты? Что отправиться в чужие горы и вернуться в цинковом гробу — мечта любого мужчины?

Леше было не в новинку слышать такие речи. Многие из персонала лагеря попрекали его за милитаризм. Алина завела подобный разговор впервые.

— Насчет мечты не знаю. Каждый мечтает о своем. Но иногда приходится идти на войну — в чужие горы, или в джунгли, или в пустыню — и тогда надо уметь побеждать. Этому и учу.

— Но зачем?! Зачем нам победы в чужих джунглях и горах? Наши деды победили немцев, а теперь, кто дожил, получают гуманитарные подачки из Германии. И берут — чтобы не голодать. А внуки продают их ордена на блошиных рынках Европы... Я была в Польше, сама видела... Кому и зачем нужны твои победы?

Леша на секунду задумался. Потом предложил:

— Знаешь что? Давай отложим этот разговор. На пару дней. Хочу показать одно место, тут неподалеку. Я своих пацанов каждую смену туда вожу. Многим там становится понятней — зачем ходят на войну.

«Что же за таинственное место? — заинтриговано подумала Киса. — Вроде нет поблизости никаких мемориалов и музеев боевой славы...» Но кивнула утвердительно: сходим.

Закревский продолжал:

— А что касается меня, то я наигрался. С лихвой. С избытком. Но если будет надо — за спинами нынешних мальчишек прятаться не буду, не беспокойся. Выступлю играющим тренером.

В его последних словах сквозила обида.

Киса смотрела ему в глаза, губы ее шевельнулись, словно она хотела сказать что-то еще, но не сказала. Леше показалось, что глаза ее подозрительно поблескивают.

«Черт возьми, опять что-то не то ляпнул, — смущенно подумал Закревский, — совершенно я разучился общаться с восемнадцатилетними девушками, заладил про войну, а ей ведь совсем о другом говорить хочется, и делать совсем другое, и это правильно, каждому свое, а когда знаешь, что тебя ждет такая вот Киса — пройдешь сквозь всё, и вернешься обязательно... а по уму, надо бы пригласить ее на сегодняшнюю дискотеку, и... ладно, сиди уж, старый пень, куда тебе в тридцать два года с ней, не смеши народ...»

Алина все смотрела на него, и он чувствовал — ждет чего-то, и не знал, что должен сказать. Не выдержал, отвернулся, стал заваривать чай, — хотя сам больше не хотел, да и Киса желания не высказала.

Она заговорила, глядя ему в спину, так было легче.

— Леша... Я не хотела тебя обидеть, извини... Просто... Я ничего не знала про эту дурацкую игру, увидела чемодан, форму и подумала, что ты опять... собираешься туда... И мне стало страшно, потому что... потому что...

Она набрала полную грудь воздуха, словно готовилась нырнуть в холодную воду, и выпалила в лицо Закревскому, уже снова развернувшемуся к ней:

— Потому что я люблю тебя, дурак!

Он молча смотрел на нее, и Алина не понимала значения взгляда.

— Я смешная и глупая, да?

«Вот тут бы и надо сказать, — подумал Закревский, — что ты вовсе не смешная, и уж тем более не глупая; нет, ты — хорошая, ты милая; нет, нет, нет! — все не то — я не знаю, какая ты, но какой бы не была — ты лучшая...» Но он так не умел и сказал с обычной своей улыбкой:

— Ну конечно же, ты на редкость смешная. И при этом ужасно глупая.

Она шагнула к нему, она слышала только то, как это было сказано, а голос ласкал и звал, говорил не то, что слова, и через мгновение они стали не важны и не нужны,..

Спустя несколько минут — пока Закревский переводил дыхание — Алина скользнула к двери и решительно задвинула щеколду.

05 августа, 14:59, ДОЛ «Варяг», берег озера

Плаврук Пробиркин занимался своим прямым и непосредственным делом — руководил процессом обучения плаванию.

Тихий час закончился, и у Доктора проходило занятие с малышней из одиннадцатого отряда (врач Нина Викторовна разрешала им купаться лишь после обеда, когда вода достаточно прогревалась).

Занятие — после десятиминутной разминки на суше — происходило в купальне-"лягушатнике", тридцатиметровом дощатом сооружении, утонуть в котором даже теоретически не представлялось возможным.

Истомленные зноем малыши, с завистью поглядывавшие на купавшиеся с утра старшие отряды, ринулись в воду с визгом и дикими воплями, как степная орда на взятый приступом город. Акватория «лягушатника» стала напоминать густо заправленный суп, фрикадельки в котором страдают буйным помешательством...