Виктор Точинов - Пятиозерье

...Худенький рыжеволосый мальчишка, лежавший лицом вниз на матрасе, вскрикнул, когда на него сверху навалился перевозбужденный приятель... Галочка улыбалась. Теперь запах гнилого поролона ласкал ей ноздри...

Беда стряслась следующим летом. Один из их мальчишек — из Ритиного отряда — вскрыл вены. Не в ванной, не под струей теплой воды и не за пять минут до прихода родителей. Ночью, в палате, под одеялом... Истек кровью и умер. Ладно хоть не в их дежурство по корпусу... Шокированная Риточка бесповоротно отказалась от продолжения игр, тем же утром собрала вещи и уехала. Галя смотрела на окровавленную простыню и вспоминала другую кровь — на ветхой полосатой ткани, в полутемной комнате семь лет назад... Потом закрыла лицо руками. Окружающие посчитали, что Галина Андреевна плачет. Она улыбалась...

...После строительства «Бригантины» большую часть года СВ проводила там — этот лагерь работал круглогодично. Проводила с трудными подростками... Тамошний начальник Боровский, дурак и пьяница, искренне, кажется, считал: СВ любит детей и готова возиться с ними дни и ночи... Она была готова. Особенно ночами.

Старший вожатый «Бригантины» Глеб Ютасов по прозвищу Глобус, давний — платонический — приятель СВ, знал всё. Он и сам обожал повозиться с мальцами... Уже в новые, не пионерские времена ему пришло в голову, что людей, любящих детей и подростков (пусть даже трудновоспитуемых), на свете хватает. И что из их с СВ хобби может получиться неплохой бизнес.

Так оно и вышло.

09 августа, 16:45, кабинет Горлового

Начальник не прикоснулся ни к одному из пяти разложенных на столе снимков. Голос Горлового звучал хрипло и безжизненно, щека подергивалась. Но других проявлений эмоций он себе не позволил.

— Кто еще это видел 9 — Пока никто.

Астраханцева встала и пошла к дверям, не спрашивая разрешения. Шагала с презрительной ухмылкой, стараясь как можно громче цокать каблуками.

Игольно-отточенный карандаш хрустнул в пальцах. Горловой аккуратно сложил половинки и снова переломил. Попытался сломать четвертинки — не получилось, швырнул обломки в угол...

В это время задребезжал телефон.

Звонил Булат Темирханович Хайдаров.

09 августа, чуть раньше, главные ворота лагеря

...Лицо водителя казалось улыбающейся маской клоуна, неуместной среди груды искореженного металла — нижней части у отлетевшей на несколько метров кабины «Урала» не осталось, верхнюю же взрыв смял и перекрутил во всех направлениях. Но стояла кабина на мерзлой земле как поло жено, крышей вверх, и, похоже, все это приключение смешило водителя до невозможности...

Высокий, пожилой сван неторопливо, уверенно направился к кабине — добить весельчака, но, не дойдя нескольких шагов, остановился и опустил автомат — широкая, от уха до уха, клоунская усмешка оказалась вблизи рваной, переставшей кровоточить раной на мертвом лице...

...Это не был сон, скорее видение наяву, — глаза Степаныча оставались открытыми, хотя едва ли что-то видели и замечали. По крайней мере, на мягко подкативший снаружи к воротам серебристый «сааб» он не обратил внимания, водителю пришлось дважды нажать на клаксон.

Булат Темирханович нервно барабанил пальцем левой руки по колену, глядя, как нескладная фигура в камуфляже медленно покидает будку и идет к воротам. В последнее время знакомых и партнеров по бизнесу удивляла странная раздражительность, даже агрессивность, порой нападавшая на спокойного и корректного Хайдарова.

Пока что ему удавалось подавлять эти вспышки. Многолетняя привычка к жесткому самоконтролю еще продолжала работать, умеряя спонтанные всплески ярости. Так высокая и прочная плотина долго сдерживает медленно, но неуклонно прибывающую воду; на время откладывая появление потока, и одновременно за каждую минуту спокойствия добавляет ему разрушительной, стремительной силы...

Сам предприниматель считал происходившее следствием накопившейся за последние годы усталости и мечтал об отпуске в самом глухом углу, в юрте, чуме, таежной заимке — без телефона, факса, модема, без проклятого пиликанья мобильника.

Степаныч приблизился к воротам (над запертыми створками виднелись только голова и плечи), поднял и скрестил руки: проезда нет, разворачивайтесь.

Из серебристой иномарки вышел и неторопливо, уверенно пошел к нему высокий, пожилой кавказец... Степаныч напрягся в ожидании.

Хайдаров подошел почти вплотную к металлическим зеленым створкам:

— Здравствуйте, в чем дело?

Охранник не отвечал, быстро писал что-то на клочке бумаги. «Глухонемой?» — удивился Булат Темирханович. «ПРОЕЗД ЗАКРЫТ УЕЗЖАЙТЕ» — прочел он через секунду на поднятом над воротами листке.

— Откройте, мне надо проехать, у меня в лагере сын... — Хайдаров выговаривал слова раздельно, стараясь, чтобы губы двигались как можно более четко.

Охранник покачал головой и указал пальцем на листок, лицо его кривила нехорошая усмешка, при виде которой Хайдаров начал медленно закипать.

— У вас будут неприятности, очень большие неприятности. — В голосе предпринимателя послышалась неприкрытая угроза, за последние годы он отвык от таких препятствий...

Степаныч торопливо перевернул листок, написал еще несколько слов крупными печатными буквами — «ЩЭНИ ДЭДА МОГИТХА, КАРТВЕЛА!» — и снова показал над воротами.

«Из этих... понял, батоно, что написано...» — с холодным удовлетворением подумал Степаныч, видя, как дернулось и побледнел кавказец, как шагнул он вперед, упершись грудью в теплое железо ворот. Теперь их лица разделяло четверть метра, не более... Степаныч напружинился, готовый ко всему.

Детство Булата Темирхановича прошло в интернациональном квартале старого Баку, вокруг жили представители почти всех народов Кавказа, он прекрасно понял, что означает эта фраза по-грузински, написанная русскими буквами.

Кавказец резко развернулся, почти пробежал отделявшие его от машины метры, рывком распахнул дверцу и нырнул внутрь. «За стволом», — отрешенно подумал Степаныч.

Хайдаров включил зажигание и около минуты боролся со жгучим, неотвязным желанием подать немного назад и протаранить с разгона преграду.

Он ясно представлял, как мгновенно сменится гнусная улыбочка на роже охранника удивлением, а затем паническим ужасом; как треснут срываемые петли и створки рухнут, слегка задержанные в падении опрокинутым телом; как из-под них раздастся крик-всхлип, сменится коротким чавкающим хрустом, и все закончится.

Булат Темирханович закрыл на несколько секунд глаза, снова открыл и решительно нажал на педаль...

«Сааб» рванул назад, до самого конца площадки перед воротами, смял растущие у обочины кусты дикой малины, резко развернулся — пробуксовал, песок и хвоя полетели из-под бешено вращающихся колес, — и понесся от лагеря вниз по узкой, петляющей дороге.