Шон Хатсон - Жертвы

Он снова попытался крикнуть, но раздробленная челюсть не позволила совершить даже это последнее усилие. Глаза его расплавились, превратившись в бесформенную массу, и на мгновение до него донесся запах его кремируемой плоти.

Водитель отошел в сторону, наблюдая за полыхающим живым факелом, который минуту назад был человеком. Затем быстро, но без лишней суеты сел в машину, задним ходом выбрался по грязной колее на основную дорогу и уехал.

Лишь через десять минут из проходящей машины заметили догорающее пламя метрах в двадцати пяти — тридцати от дороги. А еще через тридцать минут приехала полиция.

К тому времени тело Майка Гамильтона было похоже на обгоревшую спичку.

Почерневшие останки Майка Гамильтона осторожно накрыли одеялом, спрятав подальше от взоров обугленный труп. В воздухе еще висел едкий запах горелой плоти, и инспектор Гибсон помахивал рукой перед своим носом, стараясь отогнать дурной запах.

— Сколько времени прошло после смерти? — спросил полицейский инспектор.

— Точно установить невозможно, — ответил Лумис, вытирая руки о кусок тряпки, — пока я не проведу вскрытие. — Он осмотрел траву вокруг места, где лежал труп, и добавил: — Вряд ли больше часа. Бедняга был еще теплым. Очень теплым.

— При нем не было документов, удостоверения личности? — обратился Гибсон к человеку в форме.

— Если и были, то превратились в пепел, сэр.

— Так же, как и он сам, — вставил Чандлер, причмокнув языком и кивнув на обугленное тело.

Они наблюдали, как труп был осторожно поднят и через задние дверцы перенесен в стоящую в ожидании санитарную машину. Синие фары на крыше машины беззвучно вращались в темноте.

— Надо снять отпечатки следов человека и машины, — сказал Гибсон, затягиваясь сигаретой.

Он взглянул на группу репортеров — мужчин и женщин. Они стояли поодаль, метрах в двадцати позади людей в форменной одежде.

— И хотелось бы знать, откуда этих чертей сюда принесло. Мы приехали полчаса назад, и они следом, не прошло и пяти минут. Откуда им стало известно, что случилось и где? — добавил он с негодованием в голосе. — Можно подумать, что их кто-то предупредил. — И он искоса бросил взгляд на Чандлера, который только пожал плечами.

Полицейские чиновники по грязной колее подошли к жадным до новостей репортерам, тотчас же сгрудившимся вокруг двух сыщиков в надежде что-нибудь выведать.

— Известно, кто жертва?

— ...установлена ли личность?

— ...убийца тот же?

В темноте ночи вопросы продолжали сыпаться, но Гибсон лишь поднял воротник плаща и направился к стоящей поодаль машине.

— Воздерживаюсь от ответа, — громко бросил он на ходу.

К нему придвинулась телевизионная камера, и полицейский инспектор в сердцах махнул рукой.

— Вы считаете, что это очередное убийство в серии предыдущих?

— Воздерживаюсь от ответа.

— Вы говорили, что убийца арестован, — послышался новый голос.

Гибсон остановился, больно задетый язвительным вопросом, и поискал глазами спросившего. Он увидел Терри Уорнер почти тотчас же.

— На пресс-конференции вы заявляли, что подозреваемый находится под арестом, — добавила она. — И тем не менее после этого произошло еще два убийства.

Гибсон сурово посмотрел на нее и пошел дальше.

— Когда вы арестуете настоящего убийцу? — бросила ему вслед Терри.

— Воздерживаюсь от ответа, — рявкнул, не оборачиваясь, Гибсон.

Она продолжала смотреть, как полицейский инспектор и его помощник уселись в свою «астру» и поехали.

— Какой-то гад их уведомил, — сказал Гибсон. — Это уж точно.

— Может быть, это сделал водитель, обнаруживший труп и позвонивший нам? — предположил Чандлер.

Гибсон покачал головой.

— Тот сам был в состоянии шока. Вряд ли бы ему взбрело в голову обратиться еще и в средства массовой информации, — не мог успокоиться инспектор.

Долгое время они ехали молча. Затем Чандлер сказал:

— Уже восемь.

— Спасибо за напоминание, я и сам умею считать, — прошипел Гибсон.

— И все же мы не стали ближе к его выявлению, — проворчал Чандлер.

— Тебе это как будто доставляет удовольствие, да?

— Не знаю, на что ты намекаешь.

— Отвечаю за расследование я. Если не поймаем эту сволочь, то я и получу по шее — от комиссара, от прессы и еще кое от кого, кому не терпится меня на чем-нибудь подловить.

— Но ведь в этом вся наша работа, шеф, не так ли? — спросил Чандлер. — Расколешь дело — грудь в крестах, а все испортишь — голова в кустах. По положению и ответственность, — добавил он с укоризной.

— Только не тебе указывать мне мою ответственность, Чандлер. Вот что я тебе скажу. Если мы его не поймаем, я за собой и тебя постараюсь утащить. Мы оба занимаемся расследованием, и не важно, кому поручено возглавить его. Ты тоже участвуешь, так что тебя это касается в не меньшей степени, чем меня.

— Но отвечать буду не я, а ты.

— Разумеется. Но если меня снимут, ты думаешь, что на мое место немедленно назначат тебя?

Чандлер не отвечал.

— Ты действительно так думаешь?

— Надо было меня с самого начала назначать, — насмешливо заметил помощник инспектора.

Гибсон мрачно усмехнулся.

— Вот в этом-то все и дело. Потому мы и не можем сдвинуть дело с мертвой точки. Ты не заинтересован в том, чтобы убийца был найден и пойман. Чем дольше эта сволочь разгуливает на свободе, чем больше он убивает людей, тем больше дискредитирует меня. Ты правильно все рассчитал.

Чандлер бросил на своего шефа сердитый взгляд.

— Тебе не поймать его, — сказал он с такой убежденностью в голосе, которая раздосадовала Гибсона.

— Поймаю. С твоей помощью или без нее. Но обещаю: если этого не произойдет, я постараюсь сделать так, чтобы тебе эта должность не досталась. Мы повязаны, Чандлер. Нам пора начинать работать вместе. Пока еще кто-нибудь не убит.

Эти слова зловеще повисли над ними. Как запах жженой плоти.

Неужели ошибся он?

Миллер допил последние капли из фляжки, снова и снова задавая себе этот вопрос.

Он проследовал за Сюзан Льюис до многоквартирного дома, где она жила, и просидел там в машине всю ночь. Пил и наблюдал.

И снова пил.

Черт возьми! Он, должно быть, прождал больше, чем рассчитывал. Большую часть предрассветных часов он смутно помнил. Помнил, что на него временами нападала дрема, потом вдруг он пробуждался и снова смотрел на ее окно, но время от полуночи до четырех часов утра вспоминалось ему смутно. Сейчас он остановил машину в переулке у своего дома и смотрел на часы на приборном щитке. Было почти половина шестого утра. На горизонте брезжил рассвет, серый, как грязный половик, наброшенный на небо. Миллер вздохнул и резким движением выскочил из машины, даже не заперев ее.