Деннис Этчисон - Калифорнийская готика

Дэн зажмурился, пытаясь изгнать из воображения картину огня.

Когда он открыл глаза, то увидел клочок бумаги.

На нем стояло его имя и несколько цифр.

Маркхэм поднял трубку и набрал номер.

— Алло? — произнес мужской голос.

Преодолев секундное замешательство, Дэн все-таки заставил себя заговорить.

— Здравствуйте, я... — Он с трудом разобрал написанное на клочке бумаги имя. — Это Билл?

— Да.

— Вы меня не знаете. Ваш номер дал мне... один друг. На случай, если понадобится.

— Рад, что вы позвонили. Как вас зовут?

У Маркхэма так перехватило горло, что он не смог ответить.

— Хорошо, — продолжил мужской голос. — Меня зовут Билл, и я алкоголик.

— Привет, Билл. Это...

Дэн собрал обрывки письма, сгреб их в одну кучку. Шутка, подумал он. Розыгрыш. Вот и все. Он даже не знал никого из них. И они все давно мертвы, как и она. Отпечатки пальцев... нет, никаких сомнений быть не может.

— Я... меня зовут Дэн. Я тоже алкоголик. — Он так давно не произносил этих слов, что теперь они прозвучали как-то странно.

— Привет, Дэн.

— Но со мной все в порядке. Правда.

— Уверены? Если хотите, можно поговорить...

— Уверен.

Маркхэм повесил трубку.

Затем смел мусор со стола и бросил в корзину.

Прежде чем Маркхэм ушел, в магазине побывали три покупателя, но он не стал интересоваться, что им было нужно.

Дорога была пустынная, небо бело-голубое и какое-то переливчатое, словно хрусталь на свету. Над бульваром плыл аромат жареной свинины и лимонного соуса. Семьи, смеясь и держась за руки, входили в пиццерию «Крысенок Рэгги», чтобы отведать пиццы и выпить колы. По тротуару бегали собаки. Из приемника доносился мужской голос, рассуждавший о бытии и небытии. Маркхэм узнал говорившего — это был Алан Уоттс из «Пасифик Аркайвз». Лекции у него были интересные, но в данный момент Маркхэм чувствовал, что знает все, что ему нужно, о форме и бесформенности, инь и ян, бытии и небытии, а также динамике перемен. Не чувствуя за собой никакой вины, Дэн настроился на музыкальный канал. Пора послушать немного джаза. Горячий, сухой ветер куда-то исчез.

Машина Евы стояла на подъездной дороге к дому. Под звуки тенора саксофона Джона Хэнди Маркхэм припарковался рядом. Затем выключил радио, вылез из машины и направился к дому.

Входная дверь была закрыта.

Если она дома, то почему?

— Ева!

Дэн прошел через гостиную. Сейчас, когда солнце стало клониться к западу, окна оказались в тени ската крыши, и в комнате было не очень жарко, и воцарилась полутень. Маркхэм прислушался, потом повернулся к книжным стеллажам, подобно колоннам, охранявшим остальную часть дома. Может быть, она на заднем крыльце? Еще утром на веранде стояла корзина с грязным бельем. Значит, Ева наверняка затеяла большую стирку.

— Дорогая, где ты?

На веранде ее тоже не оказалось. Маркхэм собирался уже пройти на кухню, когда случайно бросил взгляд во двор.

А где же мое дерево?

Он представил себе, как Ева, вооружившись ножовкой, с отчаянной решимостью и бездумным упрямством отпиливает сухие ветки. Неужели нельзя было подождать?

Дерево лежало на земле с расщепленным, словно от удара молнии, стволом, разметав ветки по всей дорожке, ведущей к гаражу.

Неужели его сломало ветром?

«Нет, — подумал Маркхэм, — оно просто высохло. Надо было поливать его. Я все время собирался это сделать. Но так и не сделал». А что, если дерево обрушилось на Еву? — Ева!

Маркхэм бросился в дом и обнаружил жену в спальне. Она спала, свернувшись калачиком, накрывшись с головой простыней.

Что-то было не так. Что-то в очертаниях лежащей фигуры было не так... Где ее ноги?

Маркхэм приподнял край простыни.

Ее лицо стало темнее. Шея влажная от пота. Вот оно что. Конечно, лежать под простыней в такую жару да еще в махровом халате...

Но почему она спит днем?

И почему такая странная поза — на боку, коленки подтянуты к груди... Поза эмбриона.

— Ева!

Она вздрогнула от его прикосновения и звука его голоса. Вздрогнула и с пугающей быстротой повернулась к нему.

Ее лицо было каким-то другим. Глаза потускнели, утратили ясность, будто затянутые тончайшей, прозрачной пленкой.

Она так и не заснула по-настоящему, а лишь задремала, пребывая в полусне.

— С тобой все в порядке?

Ева прижалась к нему:

— Ох, Дэнни!..

— Я видел... что все-таки случилось?

Она неожиданно крепко вцепилась в него.

— Дерево... — Ее голос прозвучал так, будто ей вспомнилось нечто, не имеющее никакого значения. — Ветер был такой... такой...

— Успокойся. Я займусь им. — Маркхэм погладил ее по спине через плотную ткань халата, потом отстранился и заглянул в глаза. Ему нужно было понять...

Знает ли она?

Откуда?

Что ж, если Ева что-то и узнала, если почувствовала что-то неладное и поэтому спряталась под простыню, воображая худшее, что только можно представить, он мог успокоить ее, рассеять страхи нужными, правильными словами. Ему очень хотелось убедить ее, что тревожиться нет причин.

— Ева, — начал Маркхэм. — Я получил письмо.

Она непонимающе посмотрела на него.

— Это не так уж важно, но я все равно собирался тебе сказать. Кто-то задумал нас разыграть.

— Какое письмо?

Похоже, она ничего не знает. Поздно. Маркхэм вымученно улыбнулся, как будто ему и впрямь было весело.

— Давным-давно, еще до того, как мы с тобой познакомились, я встречался с одной девушкой...

— Как она выглядела?

— Не важно.

— Я хочу знать!

Похоже, что это заинтересовало Еву всерьез.

— Ева, я уже и не помню...

— Отвечай!

— Ну... она была довольно худенькая... я бы даже сказал, костлявая... с длинными волосами. А какая разница?

— Она подрезала волосы, да?

Ни с того ни с сего его сердце словно подпрыгнуло и забилось быстрее.

— Думаю, что да. — Незадолго до того, как она ушла, подумал Маркхэм. — Ну и что? Послушай, она умерла много лет назад и...

Ева отрицательно покачала головой:

— Нет.

— Что ты хочешь этим сказать? — Дэн почувствовал, как у него подскочило давление и зашумело в ушах. — Я пытаюсь объяснить, что она умерла. Совершила самоубийство. Облила себя...

— Нет, Дэн, она не умерла. Она недавно была здесь!

Надо вставать, пока еще не поздно, подумала Ева, лежа на кровати и прислушиваясь к визгу пилы.

Она вытянула ногу и разогнула пальцы. Скользнувшая по коже простыня показалась ей грубой и колючей на ощупь, как шерстяное одеяло. Удивительно, что ей вообще удалось пошевелиться.

Сон, это был только сон. Не более того. Так она сказала Дэну, и он хотя и не сразу, но поверил ей, разомкнул объятия и ушел во двор, чтобы заняться упавшим деревом. Сейчас оттуда доносился надрывный визг пилы, чьи металлические зубья вгрызались в мягкую древесину, да шелест падающих веток.